– Моё сердце говорит – она. И её сердечко тоже откликается.
Голосом собеседница Млады обладала приятным – довольно низким, но тёплым, окутывающим слух, как войлочная накидка. В щёлочку нельзя было разглядеть ничего, кроме до странности знакомого вышитого рушника на стене, и Дарёна попыталась представить себе внешность гостьи: скорее всего, высокая и сильная, какими должны быть женщины-кошки; волосы… хм, вероятно, тёмные. Глаза, по рассказам мамы, у дочерей Лалады встречались чаще всего светлые – синие, голубые, зелёные, серые, и даже если жена попадалась темноглазая, дети всё равно рождались с каким-то из этих цветов. Дарёна прислушалась к голосу… Больше всего ему подходили голубые или серые глаза. Почему именно такие? Девушка и сама не знала…
– За ней шла по пятам мёртвая хмарь, и Марушиного пса запах чую, – сказала гостья. – Я потому и пришла к тебе, Млада… Хмарь надвигается, стеной стоит. Что-то затевается в западных землях. На других заставах тоже недоброе чуют, готовыми надо быть.
– Я знаю, госпожа, – ответила Млада мрачно. – Хмарь подступила так близко, как уже очень давно не подступала. Но Дарёнка тут ни при чём.
– Ты знаешь приказ княгини – с запада жён больше не брать, – сурово проговорила гостья, и шершавое войлочное тепло её голоса сменилось непреклонным холодом.
– В ней течёт кровь восточных земель и западных, она и там, и здесь своя. В ней – равновесие сил, – возразила Млада учтиво.
– Хм, – озадаченно промычала та, кого синеглазая женщина-кошка называла госпожой. – Как же такое могло получиться? Кровь востока и запада уже давно не смешивается: через Белые горы прохода нет. Разве, кто с юга обогнул, через земли кангелов? Или по Северному морю? Но кангелы – дикари, они всех чужих, кто через их степи пройти пытается, грабят и в живых не оставляют, а мореходы в Воронецких землях худые. А вернее сказать – совсем никакие.
– Нет, госпожа, – тихо ответила Млада. – Здесь через Белые горы судьба мостик перекинула.
Что-то резко звякнуло на столе: видимо, гостья толкнула или опрокинула какую-то посуду.
– Ты хочешь сказать… – начала она.
– Да, – чуть слышно молвила Млада.
Отшатнувшись от двери, Дарёна задела ногой веник, прислонённый к лавке. Тот с лёгким сухим стуком упал, и в горнице стало тихо. Они услышали… Юркнув в постель, Дарёна зажмурилась. В висках шумело, словно сказочные птицы с вышитого рушника вспорхнули и все разом захлопали крыльями вокруг её головы. Кисточки смородиновых ягод падали из их клювов, лёгкими ударами по коже выстукивая странную песню. «Ты хочешь сказать… Да… Ты хочешь сказать… Да», – мерно слышалось в ней.
Шаги, дверь тихо скрипнула. На одеяло лёг свет от масляной лампы, по стенам замелькали тени. Девушка вжала голову в плечи и, как могла, притворилась спящей.
– Мы тебя разбудили? – тепло прозвучал голос Млады над нею. – Ну, да всё равно утро уж, пора подниматься. Хорошо ли тебе спалось?
Дарёна не могла этого сказать: тягостный сон о Цветанке выпил из неё все силы. Холод тумана ещё щекотал ей ступни, а в душе отдавалось эхо ужаса, горечи и недоумения от вида этих странных, звериных глаз подруги. Девушка ещё раз покосилась на окно. Солнце ещё не вставало, а Млада была уже на ногах и принимала гостью – весьма важную, судя по тому, что её следовало величать госпожой.
– Благодарствую, спалось хорошо, – покривила душой Дарёна, садясь в постели. – Я сейчас встану.
– Вставай, одевайся и выходи в горницу, – кивнула Млада, ставя лампу на подоконник. – Госпожа Радимира хочет на тебя поглядеть. Да надень вон ту одёжу, что на сундуке приготовлена. Твоё-то платьишко совсем истрепалось.
Она вышла, а Дарёна, потрогав лоб, нехотя спустила ноги на пол. Лоб был чуть горячим… А может, ей это просто казалось. Радимира… Раскатистое, сильное имя, звучное, как горный водопад.
На сундуке её ждала добротная, даже богатая одежда, искусно вышитая цветным бисером. Надев длинную белую рубашку, поверх неё Дарёна натянула атласный светло-голубой кафтан с отделкой из золотой тесьмы и с широкими, как колокола, рукавами. К нему прилагался узкий плетёный поясок с кистями на концах. Кафтан был тонок и почти невесом, облегал стан плотно, а застёгивался не до самого низа, открывая между своими полами роскошную вышивку подола рубашки – плотную, переливчатую. Немало дней, наверно, потратила мастерица на этот сложный, неповторимый узор с солнышками-оберегами – символами богини Лалады… Их не принято было вышивать в Воронецком княжестве, земле Маруши; там вышивали змей и рыб, зверей, птиц, листья, траву. Но с детства на рубашках Дарёны всегда красовалось яркое солнце – такое же, как и на этой белогорской рубашке. Дарёна была готова поклясться, что узнавала руку, выполнившую его.
Обув новые сафьяновые сапожки, она заплела волосы и обвязала лоб лентой. У неё дрожали колени, когда она открыла дверь и вышла в горницу, освещённую такой же масляной лампой, с какою вошла в спальню Млада. Пламя на фитиле горело высокое и яркое, почти неподвижное, и в его свете внушительно поблёскивала чешуйчатая кольчуга на груди гостьи.
Дарёна не ошиблась: Радимира отличалась прекрасным сложением, а сверкающая броня придавала её виду ещё больше грозной мощи; впрочем, когда она поднялась с лавки, стало ясно, что в росте она уступала Младе. Железо в виде кольчуги и наручей покрывало только верхнюю часть её тела и на треть – бёдра, а обута ранняя гостья была в высокие тёмные сапоги из плотной, жёстко выделанной кожи. На столе блестел богато украшенный круглый шлем, на лавке лежал отстёгнутый ремень с мечом и кинжалом в ножнах, а также тёмно-коричневый плащ. Цвет волос Дарёна не угадала: они были светло-русыми, слегка волнистыми, до плеч. С широкого лица с довольно крупным, но правильной и ровной формы носом на Дарёну острыми искорками блеснули прозрачно-серые глаза, внимательные и пронзительные, жёсткие, но не злые. По бокам волевого рта, непривычного к улыбке, несмотря на свежий вид кожи, пролегли уже неизгладимые суровые морщинки.
Смутившись от воинственного облика гостьи, Дарёна нерешительно застыла, едва переступив порог.
– Не робей, мой свет, подойди, – ласково ободрила её Млада.
Под проницательным взглядом Радимиры Дарёна ощутила себя нагой, даже прохладно стало… Самый красивый и богатый наряд не смог бы скрыть её душу, которую эти серые глаза видели насквозь. Приблизившись и не смея поднять взгляда, Дарёна изысканно и церемонно поклонилась гостье в пояс – само собою так вышло, с перепугу. Коса из-за спины соскользнула ей на грудь.
– Как зовут тебя? – спросила Радимира мягко.
Дарёна робко пролепетала своё имя, и они сели к столу втроём. Светлоглазая воительница жестом указала девушке на место возле себя, и Дарёна не дерзнула ослушаться. Властность Радимиры была сдержанной и не броской, полной достоинства, и в то же время такой, что поневоле хотелось повиноваться.
– Жаль, я не захватила с собою никакого подарка, чтоб побаловать твою избранницу, – обращаясь к Младе, проговорила Радимира с чуть приметной усмешкой.
Именно под её началом и служила Млада вместе с другими «слушающими». Беречь границу Белых гор с запада – такова была их забота. Радимира принадлежала к числу Старших Сестёр – дружины, окружавшей саму правительницу дочерей Лалады, княгиню Лесияру.