Вымокшая до нитки, с вымазанным грязью подолом, но с воодушевляющим светом в глазах она поднесла край горшка к губам Млады.
— Пей… Я сделала всё, что могла.
Немного сил, чтобы глотать, у женщины-кошки ещё осталось. Заботливо поддерживая её голову, Ждана щедро напоила её старым зельем, в которое она вдохнула новую силу, а потом поцелуем осушила её мокрые губы.
— Кто тебя этому научил? — прохрипела Млада.
— Никто, — проронила Ждана, сама ещё не пришедшая в себя после сделанного. Неужели у неё получилось? Неужели и она могла говорить с богами, как дочери Лалады?..
Дождь всё шёл, а сквозь окошко в тучах грустно и радужно улыбалось солнце. К тому времени, когда на дороге показался всадник, подгонявший четверых лошадей, Млада уже могла дышать свободно, хотя была по-прежнему беспомощна от слабости. Верховой приближался, и Ждана узнала в нём конюха с последнего постоялого двора. Ехал мужик без седла, без шапки, со всклокоченной бородой и выпученными от страха глазами. Поравнявшись с повозкой, конюх соскочил на землю и бухнулся ниц.
— Матушка государыня, прости холопа нерадивого! — надрывно и хрипло запричитал он. — Когда корм задавал, недоглядел… Видать, ядовитые травы в сене попались… Безвременник, белена или ещё какая дрянь… Вот, пригнал тебе свежую четвёрку! Прикажешь запрячь?
Краем глаза Ждана приметила, как под днище повозки скользнула серая желтоглазая тень. Стало понятно, почему конюх прискакал такой испуганный…
— Запрягай, запрягай, — звучно, властно и холодно прорезался голос Млады. — Но этого мало за твоё разгильдяйство. Возницей послужишь, куда скажем — туда повезёшь.
Перетрусивший конюх сразу рьяно принялся запрягать пригнанную четвёрку лошадей взамен павшей, а сердце Жданы наполнилось тихой, усталой радостью. С таким голосом не умирают, это уж точно. Другое дело — то, что пока больше ни над чем, кроме голоса, Млада не вернула себе власть, а потому её попытка снова отстранить Цветанку от управления лошадьми провалилась. Та вылезла из-под повозки уже в человеческом облике, но с ещё горящими волчьими глазами и оскаленными острыми клыками. Одной её хищной улыбки хватило, чтобы мужик перепугался окончательно. Даже не закончив запрягать, он попятился, запрыгнул на спину своей лошади, ударил её в бока пятками и ускакал.
— Нет, такой трусливый возница нам и даром не нужен, — усмехнулась Цветанка, принимаясь завершать брошенное конюхом дело. — Заметь, кошка, я и тебя выручаю… А ты меня гонишь.
— Не гоню, а пытаюсь сохранить твою юную и неразумную голову на плечах, — мрачно ответила Млада. — Когда до тебя наконец дойдёт, что едешь ты в Белые горы на свою погибель?
— А мне всё едино, — с жутковатым спокойствием ответила Цветанка, умело обращаясь с упряжью, точно всю жизнь прослужила в конюхах. — Мне только Дарёнку увидеть и надо, а там — хоть трава не расти.
— Это ещё неизвестно, успеешь ли ты её увидеть, прежде чем белогорская стрела превратит тебя в горстку слизи…
Откинув голову назад, женщина-кошка утомлённо закрыла глаза, а Ждана решительно пообещала:
— Я не позволю её убить.
— И как ты это сделаешь? — невесело усмехнулась Млада.
— Поживём — увидим, — сказала Ждана. — А беспомощность из-за хмари станет твоим извинением и объяснением, почему ты не сумела воспрепятствовать Цветанке. И никто к тебе не придерётся.
*
На вопрос Дарёны, можно ли ей отправиться на границу встречать мать и братьев, Лесияра ответила:
— Конечно, милая. Без сомнения, их дорога сюда была непростой… Тем радостнее им будет увидеть тебя сразу же, на въезде.
И вот, Дарёна дышала гулкой тишиной соснового бора, стоя у входа в лесную избушку — зимовье, расположенное ближе всего к дороге, по которой должны были приехать дорогие гости с запада. Плечи ей грела надетая внакидку новая шубка — подарок княгини, а голову Дарёна держала в холоде, чтобы шапка не мешала слушать. Где-то в лесу незримо притаился пограничный отряд Радимиры в плащах землисто-травяного цвета, а княжеские телохранительницы несли свою службу, оцепив избушку. Устойчиво расставив великолепные длинные ноги и опираясь на мечи в ножнах, на Дарёну они не обращали внимания: она находилась внутри оцепления, а их пристальные взгляды были направлены наружу, за пределы кольца. Лёгкая робость, которую девушке всегда внушал сумеречный лес, теперь отступила: чего бояться под охраной? Нельзя было не заметить, что в свою личную стражу Лесияра набрала самых ладных и статных, рослых и сильных воительниц. Дарёна ловила себя на том, что невольно любовалась гридинками.