— Ничего, моя госпожа, пусть. Всё, что я хотела узнать у Дарёнки, я узнала без слов. Больше мне ничего не надо. — И с этими словами она позволила сковать себе руки за спиной кандалами — конечно же, не простыми, а белогорскими, пропитанными оружейной волшбой и способными обездвиживать даже дочерей Лалады.
Ждана тихо всхлипывала, уронив голову на плечо Радимиры. Проклятая слабость подкралась в самый неподходящий миг… Впрочем, сейчас, когда они наконец прибыли, не так уж и страшно было расклеиться, а вот в дороге — никак нельзя. Хвала Лаладе, что у неё всё же достало сил одолеть этот путь.
— Всё, всё, Ждана, успокойся, — вполголоса приговаривала Радимира, тепло дыша ей на ухо. — Ты устала, ребята твои тоже намаялись в дороге. Натерпелись вы немало… Я же не изверг какой, я всё понимаю. Только всё равно Марушиным псам не место в Белых горах. Может быть, она и была когда-то славной девчушкой, но скоро от той Цветанки, которую вы с Дарёной знали, ничего не останется.
— Пожалуйста, хотя бы пощадите её, — прошептала Ждана, окропляя плащ Радимиры бессильными слезами.
— Посмотрим, — ответила та. — Решать будет княгиня Лесияра.
— Не печалься обо мне, госпожа, — прозвенел среди сосен спокойно-торжественный голос Цветанки. — Всё, что я хотела, я увидела и узнала. Спасибо тебе. Вовек буду помнить тебя и твою доброту, пусть и говорят тут, что я, дескать, превращусь в бессердечное чудовище. Я буду помнить…
*
Не суждено было Дарёне присоединиться к сонму лесных духов: она очутилась в наполненной медово-тёплым светом пещере. Её своды, усеянные вкраплениями драгоценных камней, переливались роскошнее, чем расписные и раззолоченные княжеские палаты. Из стены бил радужно сверкающий ключ, наполняя круглое углубление в полу, а золотистый свет, как чей-то мудрый и добрый взгляд, расправлял за спиной Дарёны сияющие крылья и согревал её вместо одежды. Последняя отсутствовала: ни лоскутка не нашла на себе девушка, но собственная нагота её не смутила и не испугала. Спустив ноги с плоской каменной глыбы, на которой она лежала, Дарёна слезла на пол. Свет переплетался с её пальцами, с ним можно было играть и пересыпать его из руки в руку, как золотой песок.
— Здравствуй, Дарёнка, — приветливо сказал он вдруг человеческим голосом. — Обернись.
На перекрестье лучей стояла рослая незнакомка в длинной белой рубашке и большом, как широкополая шляпа, венке из ромашек и васильков. Ясная, как летний солнечный день, она приблизилась и окутала Дарёну донниковым золотом своих волос… а может, и не волос, а живых, вьющихся прядей, сотканных из света. Высокая, недосягаемая небесная свобода струилась из её глаз, превращая душу Дарёны в птицу и маня окунуть крылья в свои спокойно-величественные просторы.
— Я рада, что ты пришла.
Малиновые губы незнакомки не улыбались, но в голосе слышалась улыбка и нежность. Рука ласково легла на грудь Дарёны, и сердце сразу встрепенулось маленькой птахой, пойманной в тёплую ладонь.
— Не печалься, я отныне буду с тобой. И смерти не бойся: то, что люди зовут смертью, на самом деле — возвращение ко мне. Когда придёт твой час, я приму тебя в свои объятия, а пока живи и люби, как я живу и люблю — днём и ночью, каждый миг.
Уста незнакомки приблизились, и на Дарёну повеяло невыразимой ягодной сладостью, душистой, земной и тёплой. Не удержавшись от соблазна, девушка раскрыла губы навстречу ей и приняла в себя ласку, ячеисто-шершавую и вкусную, с ноткой воска, как медовые соты. В рот ей будто всыпали пригоршню спелой земляники пополам с мёдом — целебную смесь, лакомую летом и согревающую зимой, от одной ложки которой душа сворачивалась клубком и умиротворённо мурлыкала. Рукам хотелось утонуть в пушистых, дышащих прядях… Мягкой ягодкой малины поцелуй сочно растаял на языке, а по ресницам голубыми лепестками скользнула лёгкая грусть взгляда. Сердце Дарёны скорбно удивилось: откуда? Почему — грусть? Руки сами обвили вмиг ставшие родными плечи золотоволосой девы, и незнакомка, чьё имя уже бубенцом радостно позвякивало во рту девушки, подхватила её в объятия. У входа в пещеру ноги Дарёны коснулись пола, а на щеку ей холодной слезой упала снежинка. Окружённая соснами поляна, на которой летом алели душистые россыпи ягод, уснула под тонким одеялом первого снега, а из мохнатых туч сыпались белые хлопья…
— Мне пора, — вздохнула незнакомка. — Вечный круговорот — это то, что не под силу изменить даже мне. Но не печалься! — Улыбка путеводной звездой обнадёжила Дарёну и подарила земляничную горсть прощального тепла. — Весной мы снова встретимся, и я расцелую тебя с головы до ног, мрррр… — Васильково-смешливый задор заискрился в ласково смежившихся в щёлочки глазах. — Лучами солнца, дыханием ветра, лепестками яблонь. До встречи, Дарёнка.