– Другая. Не такая, как прежде, – ответила Размира на её мысль.
Охотница вздрогнула, и женщина-оборотень улыбнулась опять.
– Мы можем общаться без слов, – объяснила она. – Ты сейчас очень «громко» думаешь... Это оттого, что тебя одолевают боль и тоска. Ежели не хочешь, чтоб твои мысли становились всеобщим достоянием, думай потише. Просто чуточку успокойся, дыши ровно и плавно, чтоб сердцебиение замедлилось – мысли и утихнут.
Сделав это наставление, Размира мягко взяла Невзору под локоть и повлекла за собой вглубь леса.
На маленькой, окружённой деревьями полянке собрались десять-двенадцать оборотней – кто в зверином, кто в человеческом облике. Невзоре сперва показалось, что они сидели вокруг костра, но это был сгусток света, излучаемого духами леса. Летучие огоньки собрались в ком и копошились, отбрасывая отблески на древесные стволы. Марушины псы как будто не обратили на Невзору никакого внимания: не дрогнули их сосредоточенные, суровые лица, а волки даже ухом не повели в её сторону. Те, что имели людской облик, были почти все нагие, только двое или трое носили портки – кто из холста, кто из шкурок заячьих. Женщины кутались в распущенные длинные волосы.
– Это Невзора, – коротко представила охотницу Размира. – Она скоро станет одной из нас.
Борзута, сидевший ближе всех к Невзоре, виновато отвёл взгляд. Та, не зная, что сделать или сказать, тоже присела, обхватила колени и принялась смотреть на скопление духов-светлячков.
Здесь было не принято задавать вопросы. Невзору встретили молчаливо, и только со слов Размиры она узнала, что у каждого в этой маленькой стае – оборванная человеческая жизнь за плечами.
– Есть Марушины псы, обратившиеся из людей, а бывают оборотни по рождению, – объяснила Размира. – Мы – люди. У всех нас остались родные, к которым мы уже не можем вернуться, как бы ни хотелось...
Оборотень зрелых лет, крепкий и кряжистый мужчина с заплетёнными в лохматые косицы волосами, выстругивал что-то ножом из деревяшки. Тёплой болью ёкнуло сердце Невзоры: вспомнился оленёнок, которого она сделала для сестрицы Ладушки... А рядом проступал из мрачного облака памяти другой зверь, клыкастый и страшный. Получается, неспроста из-под её ножа тогда Марушин пёс вышел. Оборотень, что стругал деревяшку, вскинул на Невзору угрюмый взгляд – неприветливо, точно в грудь толкнул. Рядом с ним сидела некрасивая темноволосая женщина и кормила молоком младенца. В человеческом облике был ребёнок, но острые уши и пушок на теле выдавали в нём принадлежность к роду Марушиных псов.
– Муравка с Ершом уже в лесу сошлись, – шепнула Невзоре Размира. – Дитя у них родилось со звериной кровью в жилах.
У худощавой, угловатой Муравки ещё не до конца ушёл после родов живот, и она казалась беременной на небольшом сроке. «И после обращения есть жизнь». Муравка вот мужа себе нашла, а Ёрш – жену. Сошлись они и родили сына, маленького оборотня, который теперь сосал жирное волчье молоко из материнской груди.
Невзора вздрогнула: её обожгли взглядом пристальные глаза – цвет ночью не поймёшь, у всех оборотней они светились и казались жёлтыми. Их обладательница, не стыдясь своей наготы, изящно сидела на траве, а когда Невзора посмотрела на неё, улеглась на бок и потянулась – гибкая, точёная, длинноногая, с тонкой талией и округлыми бёдрами. Невинно-пухлый рот – как у ребёнка, а глаза – дерзкие, с вызовом, с какой-то завораживающей искоркой. Ночь скрадывала цвета и оттенки, но Невзоре почему-то казалось, что её пышная растрёпанная грива волос должна быть рыжеватой. Или русой, тронутой осенним огнём.
– Ну... Сколько ни сиди, а еда сама в рот не прыгнет, – молвил Ёрш, вложив нож в чехол, а недоделанную деревянную фигурку отдав супруге. – Еду добывать надо. Кто в прошлый раз отдыхал? Айда на охоту.
– Мы по очереди охотимся, – пояснила Размира Невзоре, поднимаясь на ноги. – Ты здесь побудь... На твою долю тоже мяса принесём.
Но Ёрш был иного мнения.
– Давай, давай, топай на охоту, новенькая, – хрипло пробасил он. – Просто так тебя никто кормить не станет, нахлебников не держим. Как потопаешь – так и полопаешь.
– Она ж ещё не обратилась, – вступилась было Размира за Невзору.
– И что ж? Ножичек-то у неё охотничий, – заметил Ёрш. – Стало быть, зверя добывать умеет.
– Я пойду, – сказала Невзора, вставая.
У «костра» остались Муравка с ребёнком, рыжая красотка с дерзким взглядом и ещё четверо оборотней. Передвигались Марушины псы бесшумно и быстро, как чёрные призраки, Невзоре было за ними не угнаться, и скоро она отстала. Размира в волчьем облике задержалась, поджидая её.
– Мне не впервой. Я сама управлюсь, – сказала Невзора.
Полный духов-светлячков лес мерцал, дышал и жил своей ночной жизнью. Невзора знала его правила и чтила законы, чувствовала его душу и сливалась с ней, слушая во все уши и настораживая своё почти звериное охотничье чутьё. Знала она: лес-батюшка и прокормит, и укроет, и выслушает, и совет даст.
Долго она бродила между деревьев, то ступая медленно и пружинисто-мягко, то ускоряя шаг. Как жить без Ладушки, в невыносимо горькой разлуке с ней? И главное – зачем? Какой смысл? Её человеческая тоска тяжело ложилась на душу оковами, обездвиживала тело и повисала на ногах гирями, но внутренний зверь звал вперёд. Он хотел есть, дышать, бегать. Чувствовать траву под лапами, слушать мудрый голос леса. Ему неведома была людская печаль, людское уныние, он цеплялся за жизнь клыками и старался удержаться на ней, как на маленькой льдине в холодной воде. Устоять, не соскользнуть в студёную глубь небытия, спастись, выдержать. И жить, покуда бьётся сердце и бежит по жилам кровь, повинуясь внутреннему безусловному стремлению, древнему, как мир.
Но на сей раз Невзоре не везло. Может, ноющая тоска была тому виной или беспокойное, мятущееся отчаяние, а может, образ Ладушки застилал ей глаза – как бы то ни было, она долго не могла напасть на след хоть какого-нибудь зверя. Присев на замшелый ствол поваленной сосны, она давала роздыху гудящим от усталости ногам и подумывала о том, чтобы в поисках припасов забраться в какой-нибудь домик-зимовье, но что-то удерживало её от этого. Ведь это, по сути, будет воровство. Нет, так не пойдёт! Нужна честная добыча. Невзора встала и решительно двинулась дальше, стараясь гнать от себя тягостные мысли и сосредоточиться на охоте.
И её упорство было вознаграждено: выглянувшая из-за облака луна озарила росистую полянку, на которой пощипывала траву изящная косуля. Невзора застыла, не веря своему счастью. Ветер дул со стороны животного, унося прочь запах охотницы; будь Невзора волком-оборотнем, она бы в один прыжок настигла добычу, но располагала она только ножом и внезапностью.
Невзора присела за кустами, сдерживая напряжённое дыхание. Сейчас бы лук со стрелами – самое то... Ускачет, как пить дать ускачет косуля! Человеческим ногам не угнаться за быстрыми копытцами. Если только нож метнуть метко... Клинок длинный, глубоко войдёт, а если в сосуд крупный попадёт, далеко не убежит козочка – кровью изойдёт и свалится скоро. Этак рассудив, Невзора решилась на бросок – тем более, что в метании ножа ей не было равных.
Оружие послушно легло в ладонь, готовое засвистеть в воздухе. Всё решала быстрота и меткость. Сильные, упругие ноги сослужили охотнице верную службу – выпрямились молниеносно, рука коротко взмахнула... Нож, сбив с куста листок, взвился неистово – «уыхх!» – косуля и опомниться не успела, как он вонзился ей в бок, между рёбер. «В печень», – определила Невзора. Лучше бы в шею, где сосуды, но и так неплохо.
Животное бросилось бежать, в первый миг не ощутив своей раны, но уже после нескольких скачков захромало, начало заваливаться. Ноги косули подкашивались, но она в отчаянном порыве поднималась... Падала и снова поднималась, борясь со смертью, но знала и Невзора, и молчаливые деревья вокруг, что лесная козочка обречена. Теперь уже её и догнать не составляло труда.
Бегала Невзора быстро, но лапы оборотня оказались проворнее. Выскочивший наперерез Марушин пёс придавил собой косулю, и его полная смертоносных зубов пасть впилась в её красивую шею.
– Эй! – вскричала возмущённая таким нахальством Невзора. – Вот только наглеть не надо, ладно? На чужую добычу пасть не разевай!