В Венок-Сюде поняли, что нечего ждать больших подробностей о деле мистрис Крав, как ее продолжали называть. Эти милые люди с таким нетерпением ждали завтрашнего дня, когда опять должно было начаться разбирательство дела и, наконец, должен был последовать приговор; когда она узнали, что Карлтон так неожиданно обманул все их расчеты, негодование их не знало пределов. Было так много подробностей, которые требовали объяснения.
Впрочем не только для венок-сюдских обитателей, но и в глазах многих, заинтересованных в этом деле, многое было еще покрыто тайной. Так, Дженни Шесней не могла понять, почему Кларисса скрыла от Карлтона свою фамилию. Она понимала, почему она хранила в тайне свое замужество от своих родных, сословные предрассудки которых она знала; что Карлтон, не имея еще определенного положения в обществе, сожалел о своем увлечении, закончившемся браком. Но она никак не могла понять, почему Кларисса умолчала перед ним о своей настоящей фамилии.
Невозможно предположить, чтобы она знала, что брак из-за этого делался незаконным. Что же могло побудить ее? Единственное заключение, хотя не совсем вероятное, было следующее: Кларисса считала более удобным оставить своего мужа в полном неведении насчет своей фамилии до того дня, когда Карлтон утвердится в своем общественном положении как доктор, и она тогда скажет ему: я не мисс Бошан, а мисс Шесней, племянница графа Окбурна; ничто не мешает теперь открыто говорить о нашем браке. В этом предположении не было ничего невероятного, потому что Кларисса всегда была идеальна. Впрочем, возможно было и то, что она решила никогда не открывать ему своего имени, выполняя клятву, данную в минуту огорчения.
Что касается Карлтона, то им в данном случае, как мы видели вначале руководила боязнь перед отцом, от которого он зависел. Редко случается, чтобы люди, по крайней мере люди с образованием Карлтона, делались преступниками вдруг. Когда Луи Карлтон начал думать о своей женитьбе на мисс Бошан, он хотел узнать мнение своего отца, сказав ему, что хотя девушка, которую он любит и прекрасна во всех отношениях, но она только учительница. Если бы старый Карлтон благосклонно отнесся к признанию своего сына, все последовавшее не случилось бы, потому что они бы обвенчались открыто. К несчастью, случилось не так. Быть может его слух неприятно поразило слово учительница, во всяком случае, он отнесся к своему сыну слишком строго: он спокойно объявил ему, что он лишит его наследства, если он нарушит его приказание. Карлтон слишком хорошо знал своего отца, чтобы верить его словам. Раз брак был заключен, они оба должны были хранить его в тайне. Как далеки были они от мысли о тех последствиях, к которым приведет их эта тайна.
Похороны ребенка из Таппер-коттеджа были для Венок-Сюда маленьким вознаграждением за причиненную досаду. Все хотели присутствовать на них; каждый, кто принимал малейшее участие в этом грустном деле, старался идти за гробом. В первом ряду, конечно, были матушка Пеперфли и вдова Гульд. Был светлый холодный день. Мистрис Смит шла за гробом. Выполнив свою задачу до конца и никому не уступив своего места. Дженни выразила желание похоронить ребенка на свой счет, но мистрис Смит дала решительный отказ: ребенок принадлежал ей при жизни и она считает себя вправе купить ему гроб.
Похоронная процессия выйдя с Блистерской улицы, спустилась к Монтикюлю и прошла мимо дома Карлтона. В этом доме находился теперь труп Карлтона, который ждал погребения. Да, эта встреча случилась: дитя мертвое встретилось с безжизненным телом своего отца.
Его отвезли на кладбище св. Марка и в этом спокойном уголке, где столько лет покоилась его несчастная мать, похоронили и бедного ребенка под его настоящим именем Луи Жоржа Карлтона.
Сэр Стефен со своим сыном на следующий день возвратились в Лондон и сообщили леди Грей все грустные новости последних дней.
– Что вы скажете о моих детских предчувствиях, мамаша? – Спросил Фредерик. – Ошибся я в Карлтоне?
– Гм! – Сказала она, это было нечто в роде ясновидения. Ах, Фредерик, как мог Карлтон жить, помня что он сделал?
– Бедный человек! – воскликнул Фредерик в приливе чувства, – будь уверена, дорогая мать, он не один раз переносил наказание за совершенное преступление. Страх за то, что преступление его будет открыто, вероятно, не оставлял его ни на минуту. Он ведь имел совесть. Что же это за существование, если сердце постоянно точит воспоминание: «Я убийца!».