— Да, — отозвалась она. — Как обычно.
Кэррадайн пояснила:
— После виски ему действительно лучше. Можешь в это поверить? Они там все делают, выпив виски или рома. Как только прекратится это пьянство, мы поймем, что война идет к концу.
— Если тебе надо идти… — предложила Салли.
— Нет, не стоит сразу идти за ним. Он начинает злиться. Теперь я в курсе всех этих порядков. Но ты можешь поверить, что он прошел комиссию на фронт? Там он, должно быть, был другим человеком. Вопрос в том, пройдет ли он когда-нибудь еще хоть какую-нибудь комиссию?
Она положила локти на стол, сжала кулаки и опустила лоб на костяшки пальцев. Секунд десять погоревала, но не заплакала. Поднявшись, Салли положила руку на плечо Кэррадайн.
— Я послала самую длинную в своей жизни телеграмму его отцу, — сказала Кэррадайн. — Возымей она действие, он принудил бы его с помощью крепких санитаров. Но вы должны вернуть его домой, сказала я его отцу. Англия — не выход. Если оставить его там, он вскоре переправится через Ла-Манш, чтобы попасть в окопы. Я знаю, мистер Кэррадайн-старший поможет, знаешь, он приедет в Англию. С официальным визитом. Беда в том, что завтра Эрик возвращается в свой батальон. Неужели его полковник не видит, что что-то не так? Господи, ведь Эрик его адъютант.
— Возможно, там он кажется нормальным, — предположила Салли. — Там у всех характер портится.
— А его полковнику всего двадцать четыре. В мирное время для военного было бы удачей командовать батальоном лет в пятьдесят, когда есть опыт и жизненная мудрость. А теперь это дети, почти не знающие жизни. Слушай, пойду-ка посмотрю, как он там.
Кэррадайн встала. К еде она даже не притронулась. Ее худоба бросилась в глаза. Она долго не возвращалась.
— Спит, — с облегчением сказала она, наконец вернувшись. Теперь голос Кэррадайн звучал почти как встарь.
— Может быть, что-то давит на его мозг, — предположила Салли.
— Может быть. Температура у него нормальная. Энцефалита нет.
Теперь Кэррадайн охватило другое настроение, и она сказала, как говорили миллионы:
— Эта проклятая война! Наверняка она закончится в течение двух лет.
— Раньше, — солгала Салли.
Но Элси опять заговорила об Эрике:
— Месяц назад мы ездили в Париж. Был номер с видом на Тюильри. Все должно было быть прекрасно. Но там начались головные боли и приступы гнева. «Я не хочу идти в сад и смотреть на этих идиотских шлюх и их мосек!» Была сцена с английским офицером в баре… Небольшая укромная ниша в столовой была единственным местом, где он чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы поесть. Ах, если бы на референдуме был принят этот чертов закон о призыве в армию, мы написали еще кучу прошений. Ребят вроде Эрика было бы легче вызволить с передовой.
— Может быть, — осторожно проговорила Салли, — хотя не исключено, из-за того, что они призывники, он мог захотеть остаться с ними, чтобы поддержать или удержать в окопах.
Кэррадайн вспыхнула.
— Ты рассуждаешь, как все эти лейбористы. Они уверяют, что даже рядовые голосовали против, не хотели, дескать, запятнать свои батальоны присутствием призывников. Хорошо, пусть так, согласна, но их продолжают убивать, вот в чем дело. Некоторые батальоны сократились настолько, что теперь приходится из нескольких формировать один. Мне жаль, если в моих словах сквозит раздражение. Но я совсем потеряла голову. Пусть и не так сильно, как он.
Они посмотрели на дверь, ведущую в спальню.
— Послушай, — сказала Кэррадайн, — сегодняшний вечер получился невеселым. Но не уходи.
— Хорошо, — согласилась Салли. — Давай-ка выпьем вина.
Салли вспоминала референдум о призыве в армию с болезненным и неоднозначным чувством. Когда правительство впервые решилось поставить перед народом вопрос о призыве мужчин на войну во Франции и других смертельно опасных местах, Салли еще была в Руане. Медсестер собрали в столовой, и главная австралийская старшая сестра начала убеждать женщин проголосовать «за». Бригадный генерал, начальник всего госпитального городка, говорил с ними мягче и приводил более обоснованные аргументы в пользу призыва на военную службу. Он не сыпал обличениями — уклонисты, бездельники, трусы. Он сказал, вы, мол, сами прекрасно знаете всех этих раненых, которых мы тут выхаживаем и которых нам нередко приходится отправлять обратно в мясорубку раньше срока. Эти люди должны получить право на восстановление сил в течение более длительного времени, а при необходимости и на отпуск домой, чтобы повидаться с семьями. Но это невозможно, пока правительство не имеет полномочий призвать под ружье тех, кто до сих пор уклонялся от исполнения гражданского долга.