Следующим вечером они с Салли отправились восвояси все на том же «Карравонге». Наоми провожала их в Дарлинг-Харбор. Вблизи от тех самых мерзких лачуг Рокса. Именно оттуда и приползла бубонная чума, это произошло, когда Салли и Наоми были еще детьми. Чума умудрилась проникнуть и дальше на север — из-за какой-то несчастной крысы, притаившейся на борту «Карравонга». Наоми оставалась в крохотной каюте до последнего гудка, потом спустилась на берег и стояла на пирсе, помахивая нелепым носовым платком будто персонаж душещипательной картины на тему эмигрантских прощаний.
— Она такая красавица, правда, Сэл? — обратилась к Салли миссис Дьюренс, бессильно опершись о перила, скорее от боли, чем от усталости. — И такая элегантная, да?
Платок продолжал трепетать и когда корабль по нефтяным пятнам добирался до Дауэс-Порта. Вообще, махать на прощание платочком — жест, с головой выдающий провинциалку. Однако во всем предусмотрительная Наоми сознательно пошла на риск показаться деревенщиной. Она пообещала Салли приезжать почаще и помогать ей, но то, что она остается жить в городе, подразумевалось само собой.
Ночью было довольно свежо, и миссис Дьюренс ко всему прочему колотил озноб. Да и уснула она только за полночь. Салли на рассвете снова вышла на палубу и разглядывала накатывавшиеся на желтый песок залива Траэл-Бэй синие волны, которые в конце концов заполнили водой речную отмель, и «Карравонг» смог в него войти.
Полгода миссис Дьюренс ела фрукты и сидела на залитой солнцем веранде. А по ночам ею завладевал рак. Салли продолжала работать в дневную смену в местной больнице, но теперь спала в комнате матери. Отец перебрался в пристройку за домом. Когда обычно сдержанная бодрячка миссис Дьюренс все же признавалась, что ей совсем невмоготу, Салли впрыскивала ей десять миллиграммов морфия подкожно. На выходные приезжала и Наоми дать сестре передохнуть. А в промежутках мистер Дьюренс за ежедневную плату нанимал соседку, дочь миссис Сорли, посидеть с миссис Дьюренс, да и муж приглядывал за супругой. Так как сам мистер Сорли погиб, придавленный спиленным кедром, вздумавшим рухнуть не вперед, как положено, а чуток набок, дети его семейства всегда были готовы подсобить.
Салли со всей ясностью убедилась, что, хотя ее родителей в равнодушии друг к другу никак нельзя было упрекнуть, Эрик Дьюренс входил в спальню к жене с таким видом, будто они — не супружеская пара, а всего-навсего знакомые. Видимо, опасался показаться слишком уж настырным. Мать и отца всегда разделяла некая незримая стена учтивости и такта. И Салли понимала, что они и ее заразили этим, и Наоми. Возможно, поэтому — хотя и не только поэтому — Наоми решила убраться из дома подальше в надежде, что в ином окружении ей легче будет открыться людям.
Боль настолько изводила миссис Дьюренс по ночам, что она не раз признавалась Салли, что молит Бога, чтобы тот поскорее забрал ее к себе. Ужасно непривычно было слышать из ее уст подобное — миссис Дьюренс всегда терпеть не могла патетики, — но, вероятно, недуг вынудил ее и к этому.
Шел уже седьмой месяц, как миссис Дьюренс слегла, и Наоми приехала домой, оставаясь с матерью на весь день, а по ночам они с Салли сменялись. Это было на вторые сутки после приезда Наоми, когда она лежала в спальне миссис Дьюренс на жесткой раскладушке, а Салли спала у себя. Наоми должна была поднять Салли в четыре утра, чтобы та ее сменила, но так и не решилась постучаться к ней почти до самого рассвета. Наоми оставалась в платье и туфлях, глаза девушки покраснели от слез.
— Мама умерла, — доложила она. — Такое горе, но ее нет больше. Я сбегала к Сорли и попросила их сына, чтобы тот съездил в город за доктором Мэддоксом.
Салли, запинаясь, пробормотала нечто скорбное и невразумительное и собралась спуститься в переднюю. Наоми, обняв ее за плечи, заговорщически посмотрела сестре прямо в глаза. В этом взгляде Салли усмотрела соучастие в убийстве. В ту секунду они оказались крепко-накрепко повязаны милосердием и преступлением — обе вновь были кровные сестры, а не медсестры из разных больниц.
— Ты не разбудила меня вовремя, — заметила Салли.
— Незачем было, — непреклонно заявила Наоми, по-прежнему не отрывая взгляда от сестры. — Она так и так умерла еще до четырех часов.
— Пусти меня к ней, я хочу на нее посмотреть.
— Я обмыла ее и уложила.
— Без меня?
— Не хотелось тебя будить. Я бросила в печку ее платье и все ее тряпье, вытряхнула туда же все таблетки, флаконы разбила и истолкла в порошок. Выплеснула и этот отвар из ревеня, который миссис Сорли считает наилучшим снадобьем от всего на свете.