— Вам не стоило переодеваться ради меня, — сказала она. — Если это было именно ради меня.
— О, — откликнулся Констебль, — меня уже тошнит от этих проклятых пижам. Да и смотрится смешно с широкополой фетровой шляпой.
Салли заметила нашивку за ранение на левом рукаве кителя. И подумала, что это совсем не отражает всего, что ему пришлось пережить.
— Как бы то ни было, меня очень скоро отправят домой, — сказал он. — Так что все равно надо привести в порядок свою старую форму.
Ей было интересно, воздаст ли мэр его города почести так сильно пострадавшему молодому человеку, она вспомнила, что Наоми рассказывала об эпидемии самоубийств на корабле, на котором она возвращалась домой. Но нет, он слишком сильный человек, чтобы пойти на такое.
В кондитерской на главной улице они заказали чай и профитроли с кремом. Английские пирожные казались паршивыми по сравнению с французскими. Тем не менее этот славный комок теста и сахара пришелся как нельзя кстати. Официантку его внешность, казалось, не удивила. Наверно, она уже привыкла обслуживать таких клиентов.
— Знаете, — сказала Салли, когда принесли чай и ароматный пар защекотал ноздри, — если бы мне сказали вручить награду своему самому лучшему пациенту, я бы выбрала вас. Это правда. Это никакая не лесть. Просто очень сомневаюсь, что сама смогла бы вынести то, что довелось вам.
Констебль невесело усмехнулся и отхлебнул чая. Она не знала, есть ли в его губах нервные окончания, чтобы чувствовать температуру напитка.
— Я уже не такой хороший, как раньше, — сказал он. — Я стал гораздо жестче. Теперь все позади. Теперь мне придется жить с этим до конца дней. Я справился с ранением, но, сказать по правде, не знаю, как справлюсь с результатом лечения.
— У вас есть право быть жестким, если только не переусердствовать.
Но она поняла, что его гложут сомнения.
— Я решил остаться в городе, где жил раньше. В Нарромине. Буду работать с отцом, мы разводим овец и племенных баранов. Надеюсь, ко мне привыкнут в городке, где не так много людей, которых можно шокировать. В этом есть смысл. Как минимум для меня.
— Но вы могли бы куда-нибудь уехать, — сказала она. — Мне как-то не по душе, что вы намерены запереть себя в клетке.
— Нет, думаю, будет лучше попытаться начать жизнь заново дома. Просто хочется на какое-то время избавиться от жалости. И всяких медалей и речей. Старику придется постараться, чтобы ничего такого не было. Я так ему и сказал. Не хочу никаких торжественных встреч на перроне.
Возвращались они под нежным осенним небом цвета утиного яйца. В такую погоду, когда на небе над Северной Европой играют не меньше пятидесяти оттенков голубого и сотня желтого, оно кажется неподражаемо утонченным и величественным одновременно.
— Ну что ж, — сказал он, — похоже, война близится к концу. Все только об этом и говорят, и трудно в это не верить. Фронт фрицев прорван.
— Но они развернут еще один, — сказала Салли. — Раненых будет еще предостаточно.
Констебль задумался, а потом расхохотался.
— В чем дело? — удивилась она.
— Если мне предложат поделиться воспоминаниями о войне, придется ограничиться одной фразой. Оказался не в то время не в том месте.
Салли расслышала в его словах жалость к себе. Хотя она не думала, что он окончательно избавился от нее, ее это огорчило. И она сказала:
— Я приехала в Англию специально, чтобы встретиться с вами. Должна честно признаться: когда я думаю о герое, то думаю о вас. И знаете, мне было нелегко это произнести.
— Но вам ведь было еще и любопытно, правда? — возразил он. — Да, мы старые друзья. Но в каком-то смысле вы приехали как туристка — полюбоваться, как выглядит сейчас этот клоун! Я бы так же поступил на вашем месте.
— Когда вы говорите подобные вещи, вы пытаетесь манипулировать людьми, — предостерегла она. — У меня слишком много дел, чтобы совершать туристические вылазки, я постоянно тревожусь за любимого человека, который остается на фронте. А еще мне надо попытаться добиться свидания с женихом сестры, который отбывает наказание в тюрьме в Олдершот за неповиновение. Но, знаете, если жизнь покажется совсем невыносимой, напишите мне, я вам отвечу, а если удастся, то и приеду.
Вернувшись в госпиталь, они обменялись адресами. Салли дала адрес фермы отца: «Шервуд, Кемпси, Маклей-Вэлли, Новый Южный Уэльс», — и тут же поняла, что не может себе представить, что жила там или будет жить потом. Но если туда придет письмо, она его так или иначе получит.