— Ты, тупой ублюдок, думаешь, мазать красками я начал, только потеряв левую руку? — орал он на одного американского художника на вечеринке в Париже, после чего его пришлось тащить домой.
Так что вернисаж в студии на верхнем этаже универмага «Дэвид Джонс» был наказанием и наградой одновременно. Немало мужчин и женщин подошли к Чарли с виски и джином в руках, чтобы поздравить и сообщить, что они приятно удивлены, но при этом с не вполне уместной веселостью признаться, что сегодня ничего покупать не собираются. В другом конце отец Салли и миссис Сорли беседовали с товарищами Чарли по студии.
Стоящий рядом с ними человек в хорошем костюме казался поглощенным созерцанием одной из картин и напомнил Салли Иэна Кирнана. Эта выставка ее пугала, и он притянул ее взгляд, потому что она искала хоть какого-нибудь отголоска теплоты и любви. Человек был не похож на друзей Эдди Горовица, заглянувших сюда, в угоду ему ради собственной коммерческой выгоды. Салли подошла к Чарли, который разговаривал с друзьями, и спросила:
— Видишь того человека? Кажется, похож на Иэна Кирнана?
Она не писала Кирнану уже как минимум полгода и не знала, сидит он в тюрьме или его уже отпустили.
Человек наклонился к картине, потом выпрямился, повернулся, увидел ее и широко улыбнулся. Это была улыбка узнавания, улыбка с «Архимеда». Он подошел к ним с Чарли.
Теперь и Чарли его заметил. Они пожали друг другу руки, Иэн поцеловал Салли в щеку и, отступив на шаг, сказал:
— Ты очень похожа на сестру…
— А я-то все голову ломаю, — сказала Салли. — Я имею в виду, я не знала, где ты…
— Нас всем скопом амнистировали, — сказал Кирнан. — Слава богу, в планы властей не входило держать нас в заточении бесконечно. Я вернулся к работе в семейном бизнесе, он еще у нас, хотя правительство пыталось его выкупить. Теперь я почтенный, уважаемый человек. Прошлое забыто.
— Женился? — спросила Салли, возможно, слишком поспешно.
— О нет, — сказал он.
Это удивительным образом ее успокоило.
Он сказал:
— Я должен поздравить вас, Чарли. Вот та река. — Он указал на картину, которую так внимательно изучал. — Это не Сомма?
— Изер, — сказал Чарли с улыбкой. — А вот смотрите, в следующей нише у меня австралийские реки, Кларенс, например.
— Изображение Изера изменой родине не является, — усмехнулся Иэн Кирнан. — Но если бы я вздумал приобрести пейзаж с Изером, боюсь, вы могли бы подумать, что это сделано по дружбе или из уважения к вашим ранам, а не из-за его отменного качества.
Человеку, который так ясно видит все страхи Чарли, приобрести картину было бы очень легко, и все трое об этом знали.
В тот вечер удалось продать три полотна. Эдди сказал, что замечательный результат для нынешней прагматичной эпохи. Иэн оставался с ними до конца и вышел вместе с ними, когда Эдди Горовиц потащил их всех — Чарли, Салли, ее отца и новую миссис Дьюренс — на ужин в отель «Австралия».
На улице под приятным южным ветерком теплой летней ночи Кирнан, понизив голос, сказал Салли:
— Я ее никогда не забуду. Мы были идеальной парой бродяг.
Он сжал ее руку, пожал руку Чарли и двинулся в сторону Элизабет-стрит.
Чарли поцеловал ее в ухо и сказал:
— Солнышко ты мое.
Солнышко было его любимым ласковым прозвищем Салли.
— Солнышко, мне кажется, все прошло очень хорошо.
Но реальность, данная нам в ощущениях и в своем конкретном виде единственно признаваемая, возможно, лишь тень истины. Так что именно Наоми заместила в том мире, который нам дано наблюдать, свою скончавшуюся от тяжелой болезни сестру. В этой реальности первая выставка Чарли Кондона проходила в галерее «Атеней» на Коллинз-стрит и была организована артдилером и меценатом Бернардом Фавенком. Бернард взял Чарли под свое щедрое покровительство с тех пор, как тот несколько месяцев назад вернулся в Австралию и поступил в Школу искусств Мельбурнской Национальной галереи. И хотя Чарли еще не создал внушительного количества австралийских работ и на большинстве его картин было запечатлено переменчивое небо северной Франции, тамошние реки и деревенские улицы, Бернард рассчитывал, что у состоятельных австралийских военных, особенно офицеров, может возникнуть желание украсить стены видом деревушки, где они сражались или стояли на отдыхе.