Сестра Митчи отправилась в остекленный зал транспортного управления на переговоры с изможденного вида офицером и сержантом. Выслушав требование Митчи предоставить медсестрам транспорт, офицер всплеснул руками, будто заведомо знал о появлении Митчи, символизировавшей для него Страшный суд, и наконец дождался. Санитары-австралийцы прошагали явно не в ногу под предводительством высокого хирурга Феллоуза, пока еще не освоившего строевой шаг. За Феллоузом тянулась группа лейтенанта Хукса. Медсестры все как одна повернулись к Леоноре, считавшейся пожизненной избранницей Феллоуза. Они успели узнать от Леоноры, что Феллоуз служит отоларингологом в каком-то небольшом подразделении ополченцев. Салли приходилось видеть военврачей абсолютно штатского вида, которые даже разъезжали верхом впереди своих шагавших в ногу подчиненных.
Наконец капитан Феллоуз церемонно проводил Митчи в дверь, что было верным признаком того, что она одержала победу в споре относительно транспорта. Старшая сестра жестом велела остальным медсестрам следовать за ней, выстроившись в колонну попарно, через главный вход и мимо колонн в греческом стиле, туда, где их поджидали на холоде рокотавшие двигателями грузовики. Санитары придерживали девушек под локоток, когда те по ступенькам забирались в кузов. На грузовиках их провезли по ночным улицам мимо окруженных высокими стенами вилл и многоэтажных жилых домов. Александрия казалась куда спокойнее Каира. Потом они проехали по Корниш — знаменитой набережной Александрии, о которой прежде и понятия не имели. Море лежало по правую руку от них и казалось темно-лиловым, его освещали лишь луна и редкие огни набережной.
Потом они круто повернули к пирсу, у которого застыло на приколе множество судов — военных, гражданских. Грузовики доехали до сложенных грудами грузов, возле которых, составив винтовки в пирамидки, группами стояли военные. Тут же отчаянно сигналили легковые автомобили. Взвод под командованием Митчи сошел на причал. Ехавшие во впереди идущих грузовиках санитары принесли портпледы медсестер и даже их чемоданы.
Метров на семьдесят вдоль причала гавани растянулось зрелище — «Архимед». Или Е 73 — согласно условному морскому обозначению. В свете прожекторов причала высились фальшборты судна, а исполинских размеров кресты казались пурпурными. Трап охраняли британские солдаты. Как пояснил один из них, посадка должна была начаться не раньше 7 утра. А до тех пор — пожалуйте в зал ожидания.
— Это никуда не годится, дружок, — заявила Митчи. — Мои девушки к завтраку должны отдохнуть и выглядеть бодрыми.
— Ну, будь человеком, — обратился к нему Феллоуз. — Это ведь сущая ерунда!
Молодой человек терпеть не мог, когда кто-то призывал его «быть человеком». И отправился испрашивать разрешения у непосредственного начальства. Феллоуз покачал головой и расхохотался над всей этой войсковой тягомотиной. В ярком свете фонарей пирса лицо Леоноры казалось мертвенно-белым. И она, и ее товарки любили Феллоуза именно за то, что он даже в форме оставался штатским врачом, так и не превратившимся в солдафона.
Солдат вернулся и жестом велел им подниматься на борт. Жест вышел каким-то одеревенелым. Будто стадо гнал, а не позволял медсестрам подняться на судно. И девушки поднялись на борт уже до боли знакомого им корабля, на его палубы, прошли по уже знакомым коридорам до знакомых кают.
5. «Архимед»
В первую ночь на «Архимеде», замершем на глади Восточной гавани, Салли, оказавшись в одной каюте с Кэррадайн, Онорой и Наоми, во сне внезапно почувствовала, что даже ее грезы неотличимы от тех, что завладели тремя ее подружками. Видимо, виной всему было то, что они дышали одним воздухом.
С рассветом в глаза ударил яркий свет. Проснувшись на верхней койке, она поняла, что успела привыкнуть к вибрации металлических фальшбортов, доносящемуся снаружи хриплому реву парохода и висевшему в воздухе острому женскому мускусу с примесью пряного духа увядающих цветов и изрядной толики спекшегося талька. Глянув в иллюминатор, она увидела стоящую рядом с ним Наоми. Мимо проплывал корабль, а еще два или три неторопливо пробирались вперед, готовясь к выходу в открытое море. Все они, казалось, полностью завладели вниманием сестры. Затем Наоми повернулась. Продолжавшая лежать на своей койке Салли посмотрела на нее. «Лицо худое, как у матери», — подумалось ей.