Итак, что мы сделали для раненого? На оценку у Салли была секунда, не более. Но Митчи уже отдавала распоряжения. Салли была почти готова. Ей добавили уверенности дошедшие до ее ушей слова Оноры, обращенные к пациенту:
— Ну-ка, посмотри на меня. Посмотри! Видишь меня, красавчик?
Сказано это было таким тоном, словно она общалась с получившим сотрясение мозга во время футбольного матча игроком. По ее словам, он действительно посмотрел на нее, вроде даже и узнал в ней кого-то, но тут же сообразил, что — это не та женщина, которую он ожидал увидеть, и снова закрыл глаза. С миром женщин было покончено. Это был солдат с ранением в живот, до сих пор непонятно почему не истекший кровью. Он жалобно стонал, просил воды, его тоже увезли в операционную. Стоны же других тонули в отрывистых приказаниях старшей сестры и врача. Это было неестественно и неприятно.
Не отстававший от них санитар обходил палату с тем же непроницаемым лицом, как раньше. Он казался уставшим, но привыкшим к тяжелому труду — к перетаскиванию тяжестей и рытью неподатливой земли. Перед ними лежал молодой офицер с забинтованным животом и грязной биркой с цифрой 1, повешенной еще на берегу, и красной карточкой, по-видимому, выписанной и прикрепленной Наоми. Он корчился, дрожал, но воспитание, по-видимому, не позволяло ему выходить за определенные рамки. Митчи приказала вколоть ему ¼ грана, ей показалось, что раненый не получал морфия с самого берега. Салли заметила сочившуюся из раны на спине кровь. Когда она сняла повязку, ее глазам предстала дыра — ее не могла оставить пуля, скорее всего это был осколок шрапнели. Посреди развороченного кишечника виднелся жадной змеей обвивавший слизистую желудка прихотливой формы сальник, желтеющий в крови. На удивление деликатно удерживая мальчишку-лейтенанта, санитар Уилсон отвернул его голову в сторону, и того тут же вырвало прямо на палубу. Салли показалось даже, что санитар собирается прибрать следы рвоты, чтобы никто из начальства не взгрел его за беспорядок.
— Не нужно, — велела ему Салли, — оставьте это, мистер Уилсон.
Он был старше нее, поэтому она и решила избрать этот официальный тон.
Через пару коек от них старшая сестра Митчи распорядилась унести раненого в грудь в морг. Оставалось ли место для скорби в этом зачумленном, напоенном запахом крови, бьющим в нос характерным смрадом несвежих ран и немытых мужских тел воздухе? Тем временем Салли, Онора и Уилсон накладывали длинную шину Листона на сломанную ногу раненого. Травму он получил, когда неловко скатился в траншею. Не отрывая взгляда от изувеченной ноги, он зачем-то принялся извиняться перед ними за смешной кульбит — главный виновник того, что он здесь оказался.
Пока что все. Но допотопные кайзеровские винтовки, по слухам, переданные туркам, еще далеко не в полную силу прошлись по плоти легионов Добра. В углу своей палаты сестры отмывали руки в тазах, постоянно сменяя воду и добавляя в нее дезинфектанты. Закончив, они направились в столовую, где стюард подал чай и большие куски хлеба с маслом.
— Хорошо медсестрам вроде нас с тобой, а, Салли? — сказала Онора, не прикидываясь ни скорбящей, ни ищущей прощения и утешения. — Мы были заняты, — продолжала она, — правда, принесли не так много добра.
Она стояла у иллюминатора, занимавшееся утро освещало ее лицо.
Салли почувствовала, что ее не столь открытую душу уже готова объять безутешная скорбь, но тут из-за двери донесся призыв медсестры. Подошел минный тральщик с массой тяжелораненых на борту.
Казалось, койки госпитальной палубы заполнились буквально за несколько минут. Доставляемых на носилках раненых клали прямо на железную палубу. Санитары искали кладовки или небольшие отсеки, куда можно было бы положить солдат. Продуманное распределение обязанностей рухнуло под наплывом пострадавших в бою. Лишь те, кто, как Онора, происходил из неблагополучной семьи и более-менее привык к беспорядку, несмотря на царивший вокруг хаос, знали, что делать и за что хвататься. И сама Митчи, и сестра Неттис, сохранявшие невозмутимость, принимали взвешенные решения в этой неразберихе, направляя поток носилок.
Корабль завибрировал от возобновившегося грохота. Крупнокалиберные орудия вели обстрел и клочка суши, и моря. Непонятно только, нацелились эти фурии на них или нет. Но Салли уже привыкла к сотрясению металла. Для нее оно трансформировалось в едва прощупываемый пульс, стало обычным фоном. Какой-нибудь час спустя Салли стало казаться, что она всю жизнь ощущала эту вибрацию.