Сейчас он сидел у очага и чинил сплавную сеть, которой они, как правило, добывали сельдь, зная, что, не займись он делом, получит еще одну оплеуху от Глена. Но то и дело Килан поглядывал на свою жену, улыбался ей, тихо переговаривался, рассказывал, как оно там, под открытым небом. Отвечал как мог на все вопросы - о том, как волны бьются о камни сегодня, что прибой за ночь вынес на берег, чем пахнет ветер, идущий с моря. Запертые, селки томились и мучились в неволе, и, похоже, одному Килану казалось это неправильным. Ведь, как бы он ни пытался надоумить Лахлана, тот оставался непреклонен.
- Они как дикий зверь, Килан. Пока не привыкнут, чуть заглядишься, и все – след простыл.
- Но ведь без шкурок им не вернуться в море, - не сдавался Килан.
- То правда, но от селки нельзя чего-то ожидать. Они только на вид кажутся робкими, - Лахлан покачал головой. – Ты забываешь, что внутри них дремлет зверь.
Килан не верил ему. Его дорогая Фиахэль, спокойная и безмятежная, как море в штиль, никому не могла причинить вреда. Потому он и нарек ее этим именем - в честь «uisge fèathail», той благодатной для рыбаков поры, когда изредка можно было даже разглядеть дно на мелководье, и поверхность моря была гладкая как зеркало.
И, тем не менее, последнее слово оставалось за старшим братом.
А теперь он ушел, ушел куда глаза глядят, насупив брови и плотно сомкнув губы. Быть может, вина все-таки глодала его, но Килан никогда не мог знать наверняка – такова была природа Лахлана.
Теперь Килан был вынужден был присматривать за женой старшего брата, которую Лахлан беспечно оставил в одиночестве. Впрочем, ее это, возможно, и не печалило, ведь она все так же, как прежде, сидела у огня и смотрела как завороженная на поднимающийся дым. Только вот в ее глазах больше не было того изумления, каким горят глаза маленьких детей, мир для которых полон открытий. Теперь в них не было ничего - ни блеска, ни чувств, только лишь пустота...
Килану было неловко, но как подступиться к молчаливой деве он не знал, да и к тому же куда больше его волновала Фиахэль - с этим он ничего поделать не мог. Убедившись, что Глен все еще тщетно пытается обучить свою селки чистить рыбу, Килан на миг отложил сеть и тихонько полез в карман. Выудив оттуда свой скромный дар, он бережно накрыл его ладонями, будто прятал кого-то живого, и Фиахэль тут же вся встрепенулась и, ведомая любопытством, склонилась как можно ближе.
- Чертополох, - шепнул Килан.
Миг, и ее глазам предстал невероятно красивый цветок, распустивший тонкие лиловое лепестки из колючей зеленой кожуры.
Килан скромно пожал плечами, не видя за дымной завесой, как блестят в восторге ее глаза.
- Англичане считают, что это сорное растение, но для нас, шотландцев – это гордость. Говорят, он чем-то напоминает наш народ. Такой же упорный и так же крепко держится за жизнь. Посмотри на эти колючки, - он поднес цветок к шерстяному одеялу, и тот мгновенно зацепился шипами за ткань. Фиахэль улыбнулась.
- А еще говорят, что в былые времена, он не раз спасал нас от набегов норманнов. У Nòrmannaich на родине явно никогда не росло чертополоха, иначе бы они не за что не ступили в его заросли босиком, – Килан тихо прыснул. – Так они и подняли всех на уши, вместо того чтобы подкрасться незаметно и напасть на наших воинов.
Он покачал головой, мечтательно смотря на черный потолок, словно видел над собой синее небо.
- Не зная наших земель, глупо даже пытаться подчинить наш народ.
Фиахэль робко улыбнулась, внимательно слушая его. И когда он замолк, нежно отцепила бутон чертополоха от одеяла и впутала в свои длинные черные волосы. Повернув голову, Килан взглянул на нее и расплылся в мечтательной улыбке. Злые языки говорят, что у селки нет сердца, способного любить, но, смотря на свою Фиахэль, Килан никак не мог в это поверить.
12
Когда Лахлан наконец вернулся домой, время шло к обеду. Глен показывал селки как готовить селедку в овсянке – одно из самых простых блюд, которым мог порадовать себя холостой рыбак, и те удивленно за ним наблюдали. Быстрые и проворные руки Глена теряли всю свою ловкость, когда дело доходило до готовки, и потому от целой селедки, как правило, к концу оставались лишь крохотные кусочки, тонущие в море сырых овсяных хлопьев. Брови селки поднимались все выше от удивления и даже отвращения, и Килан не мог не сдержать тихих смешков.
Они никак не могли осознать, почему рыбу обязательно жарить и нельзя есть сырой и целиком, и потом долго принюхивались к блюду, которое им выдали на тарелках. Первой еду решилась попробовать Авин - Глен назвал ее так за то, что по нраву, она больше походила не на море, а на бурную горную речушку, журчащую даже под снегом, когда, казалось, засыпала вся природа. Аbhainn. Да, это имя ей несказанно подходило.