Не двинулся он и тогда, когда, тихо перешептываясь, Глен и Авин, держась за руки, поднялись с кровати и выскользнули за дверь. Лахлан не стал останавливать их, потому как не желал в тот миг - ни отбирать у себя последние минуты блаженства, ни тревожить хрупкую натуру Гэйлы. Однако Гэйла никак не могла не заметить, как ее сестра уходит прочь, на свободу. От Лахлана не укрылось, как напряглось все ее тело, вмиг ставшее твердым, как камень, и тогда он понял, что вот оно – волшебство рассеялось.
15. АВИН
Стоило Авин сделать глоток вкуснейшего утреннего воздуха, как у нее закружилась голова. От яркого солнечного света заболели глаза, а в груди закололо от обилия свежих, пронзительных запахов после трех дней, проведенных в хижине, где вместе с рыбой, казалось, прокоптился ее нюх, зрение и даже слух – все, чем она жила раньше.
И как же невообразимо счастлива она была сейчас. Крепко сжимая руку Глена, Авин шла к берегу моря. Трава снова щекотала ее босые ступни, а полы платья, настоящего женского платья, трепались на ветру, ласково ударяя по икрам. Вот уже и крохотная галька застревала меж пальцами, а мгновением позже ее стопы утопали в песке... Еще немного и...
Соленая морская вода поймала ее ноги и накрыла волной. Сердце Авин чуть не выскочило из груди. Она прикрыла глаза, вдыхая соленый морской воздух вместе с криками чаек, крупинками песка, шумом прибоя... И самым любимым, самым сильным запахом – запахом рыбы, от которого сами собой раздувались ноздри, и все внутри переворачивалось. Авин открыла рот и сделала глубокий-глубокий вдох.
И вдруг рука Глена выпустила ее ладонь, и он шепнул:
- Беги.
Авин, удивленная, развернулась и взглянула ему в лицо. Глен улыбался, длинные черные волосы падали ему на глаза, вынуждая щуриться.
Бежать?
Авин перевела взгляд обратно на море, на темные синие воды, тянущиеся до самого горизонта. И тут же вспомнила, как беззаботно и легко она плавала в его глубинах, свободная, как птица в небе... Как волны качали ее ночами, как она кружила в зарослях водорослей, как играла с лунными бликами...
Но как же она сможет уйти, если у нее нет шкурки?.. Она просто утонет, захлебнется в волнах, канет на дно. Авин знала эту истину с самого начала - с той самой ночи, как братья пришли за ними. Даже если муж отпустит ее на волю, что она есть без своей шкурки? Не человек, а лишь его подобие - в чужом платье, чужой коже, чужом теле, что никогда не будет резво скользить по волнам.
Решительно Авин отбросила эти мысли и поспешно развернулась обратно к Глену.
Есть шкурка или нет ее...
- Но я не хочу, - прошептала она. Взяла его за руку и прижала к своей щеке, смотря в его красивые темные глаза. - Мое место здесь. Как и мое сердце - рядом с тобой.
16
- Беги, - шепнул Глен и теперь не сводил с Авин взгляда.
Что выберет селки? Что прошепчет в ответ? Или же сразу нырнет на глубину, как выпущенная на свободу рыба? Мелькнет яркой чешуей и исчезнет, не раздумывая?
С любопытством он изучал, как меняется ее лицо, запоминая каждую маленькую черту. Как сводятся к переносице брови, как плотно сжимаются губы... Как борются в ней два чувства, оба ему неизвестные.
Любовь к морю и любовь к нему. Им обоим селки поклялась в любви, и теперь Глен, никогда не веривший в силу этого чувства, с интересом наблюдал за тем, что произойдет.
В конце концов Авин выбрала его.
- Мое место здесь. Как и мое сердце - рядом с тобой.
И теперь она стояла перед ним и вопрошающе смотрела ему в глаза. Ухмыльнувшись, Глен поймал руку селки и прижал к губам. Но не произнес ни слова, хоть и знал, что Авин ожидает ответа.
«Мое место здесь. Как и мое сердце - рядом с тобой».
Такими были ее слова, и, смакуя их на кончике языка, Глен все пытался понять, тронули ли они его сердце. Обратившись к морю, он смотрел на горизонт, сощурив глаза.
Глубоко внутри он ощущал гордость, радость, чувство собственного превосходства. И никакой любви.
«У тебя нет сердца!» - когда-то в пылу выкрикнула ему мать. «В груди - пустота!».
В тот день, когда она сказала это, Глен просто выполнял свой долг, чего матери было не понять, – разделывал тюленей, которых отец не успевал свежевать в море. И разделывал, между прочим, очень умело. Лахлан тоже беспрекословно выполнял наказы отца, но делал это с крайней неохотой, и, возможно, поэтому мать и закрывала глаза – как никак в Лахлане, своем первенце, она души не чаяла. Килан, младшенький, которого она без конца баловала, в то время даже на ногах прочно не стоял, потому о том, чтобы журить его, и речи не шло.