Лахлан оглянулся на морских дев в своей лодке. Младшие ютились близ Глена и Килана, старшая же держалась от Лахлана в стороне, лишь изредка поглядывая краем глаза, точно, как тюлень на камне, следящий за охотником, что еще не подобрался слишком близко. Ее отстраненный, холодный облик пленил. А ее волшебный танец под луной теперь навечно останется в его памяти. Грациозная и легкая, она двигалась так, что вслед за собой погружала на дно и позволяла хоть одним глазком взглянуть, как живется там, под водой, как летают, словно птицы, рыбы, тюлени, дельфины. Ее волосы, разметавшиеся по плечам, были морскими водорослями, колышущимися на мягких подводных течениях, ее руки - лунным светом, проникающим под воду, едва заметные пятнышки на ее бледной коже - крапинками на камнях. И точно так же, как звало Лахлана море, звали ее бездонные темные глаза.
Протянув руку, он положил ладонь на ее хрупкое плечо. Дева вздрогнула, подняв голову, и Лахлан заговорил:
- Не сердись, красавица. Будем жить и в горе, и в радости. Но я тебя не обижу, и в обиду тоже не дам.
И по-прежнему дева не проронила ни слова. Но взгляд ее скользнул по рубахе Лахлана, и с разочарованием он осознал, что все чаще она смотрит не на него, а туда - куда он спрятал заветную шкурку.
3. СЕЛКИ
СЕЛКИ
Все дальше и дальше от знакомых мест, все ближе и ближе к большому берегу скользила людская лодка. Слишком быстро волны несли ее в пугающую неизвестность, навстречу земле, пропитанной дымом и золой, навстречу гигантским кострам и скачущим в их тени шумным людским силуэтам. Так быстро, что сердце не успевало попрощаться.
Поэтому, когда дно лодки мягко ударилось о песок, селки испуганно вскочила и бросилась обратно, в волны. С былой прыткостью она нырнула в воду, что тут же обожгла неприветливым льдом. Устремилась вниз, на дно, но море не пускало ее обратно. Снова и снова оно выталкивало ее на поверхность, словно не признавало больше своей дочерью, и тогда по щекам полились безудержно слезы. Ведь в глубине души селки знала, знала с самого начала, что больше не сможет плавать так, как раньше.
Раздался громкий всплеск, и старший брат, ее муж, схватил ее, стиснув в больших крепких руках. Шумно дыша, он прижал ее к груди, и, издав тихий прискорбный крик, полный мольбы, селки все смотрела на море, пока он тащил ее на берег. А потом, сквозь тяжелую мокрую ткань его рубахи, почувствовала тепло своей шкурки, и голос тут же покинул ее. Как близко ни было спасение, ей все равно было до него не добраться...
4
Обратный путь, казалось, занял втрое меньше времени – не успел Килан опомниться, как нос старой лодкилюбовно коснулся знакомого берега. Досадно, ведь теперь Килан дорожил каждым мгновением, с тех пор как прекрасная морская дева была рядом. Стоило им опуститься в лодку и занять место на носу, как он окутал ее хрупкие плечи овечьим одеялом, и тут же она поспешно накрыла им голову и закуталась до самых ног. Видно, так ей было спокойнее, и тяжелое теплое одеяло напоминало родную шкурку.
А Килан ведь даже не заметил, как эта самая шкурка исчезла из его рук, и, когда уже спохватился, судорожно оглядываясь по сторонам, то увидел, как топорщится рубаха Лахлана. И тогда понял, что, как главе семьи, все шкурки теперь принадлежат ему. Но что это меняло теперь, когда девы оставили свой животный облик, и больше никогда уже не вернутся в море?
Робко названная жена прижалась к его боку, когда Килан обнял ее и положил голову на покрытую одеялом макушку с мыслями, что никому и никогда не отдаст. Как так вышло, Килан до сих пор не задумывался. Еще вчера он был совсем одинок и даже не мыслил о том, чтобы какая-то из соседских девушек обратила внимание на него, младшего сына рыбака, который толком и рыбачить не умел. А теперь он был самым счастливым во всей деревне.
Впрочем, Килан знал, кого благодарить – все это: и вылазка в праздничную ночь, и теплые одеяла, и вовремя схваченные шкурки, было дело рук Лахлана. И теперь Килан знал, почему в последнее время старший брат был молчаливей обычного - он ждал этого дня, ждал и гадал, сможет ли осуществить давнюю мечту.