Должен еще заметить, что самые красивые женщины здесь — это женщины из народа и женщины из высшего света. Пишу тебе из кофейни, где сижу и жду начала спектакля в театре; но больно уж скверные здесь чернила, лучше я в другой раз поделюсь с тобой своими наблюдениями.
Продолжение дневника
31 декабря, день св. Сильвестра. «Черт бы побрал марципанового тайного советника!» — как говорил Гофман в этот самый день[276]. Сейчас ты поймешь, по какому поводу это восклицание!
Пишу я тебе не о той прокуренной таверне, не о том фантастическом погребке, ступеньки которого так были истерты подошвами, что стоило только ступить на верхнюю, как вы тут же скатывались вниз и оказывались сидящим за столом между кувшином старого и кувшином нового вина, а напротив вас, на другом конце стола, вели между собой серьезный спор «человек, потерявший свою тень», и «человек, утративший свое отражение»[277]. Я расскажу тебе сейчас о погребке, как и тот, насквозь прокуренном, но куда более великолепном, чем бременский «Ратскеллер» или лейпцигский «Ауэрбах»[278]; я обнаружил этот погребок возле Красных ворот, и, право, он стоит того, чтобы тебе его описать, ибо это тот самый, о котором я упоминал уже в предыдущем моем письме… Здесь разыгралось начало моей любовной истории.
Это и в самом деле погребок — довольно глубокое подвальное помещение; направо от двери находится конторка хозяина, окруженная высокой балюстрадой, на которой расставлены оловянные кувшины; именно отсюда льется рекой имперское пиво — баварское и богемское, а также красные и белые венгерские вина, носящие различные странные названия. Налево от двери — большой буфет, на котором громоздятся тарелки с жареным мясом, кондитерскими изделиями, разного рода сласти и дымятся würschell[279], эта излюбленная еда всех венцев. Проворные служанки быстро расставляют по столам блюда, в то время как кельнеры выполняют более утомительную обязанность — обносить посетителей пивом и вином. Здесь каждый таким образом ужинает, употребляя вместо хлеба пирожки с анисом или глазированные солью лепешки, которые сильно возбуждают жажду. Не будем, однако, останавливаться в этой первой зале, служащей для хозяина заведения буфетной, а для актеров — кулисами. Тут встретишь лишь танцовщицу, натягивающую свои туфельки, примадонну, накладывающую на лицо свое румяна, какого-нибудь участвующего в представлении солдата, переодевающегося в театральный костюм; здесь оставляют верхнюю одежду танцующие вальс, здесь прячутся собаки, не выносящие музыки и танцев, здесь отдыхают торговцы-евреи, которые в перерывах между пьесами, вальсами и песнями снуют среди посетителей, предлагая им свою парфюмерию, восточные плоды и бесчисленное множество билетов большой лотереи Мидлинга[280]. Нужно подняться на несколько ступенек вверх и пробраться сквозь толпу, чтобы проникнуть наконец в главную залу. Это, как обычно, длинное, закрытое со всех сторон помещение со сводчатым потолком. Вдоль стен теснятся столы, середина залы освобождена для танцев. Стены отделаны мелким камнем и ракушками, в глубине, за помостом, на котором играют музыканты и выступают актеры, устроено нечто вроде арки, увитой диким виноградом. Что до публики, то общество весьма смешанное; впрочем, в этих людях нет ничего, что выходило бы за рамки приличия, ибо одеты они не столько бедно, сколько необычно. На венграх большей частью полувоенное платье с яркими шелковыми нашивками и крупными серебряными пуговицами; на богемских крестьянах — длинные белые плащи и маленькие круглые шапочки, украшенные лентами или цветами. Жителей Штирии сразу можно узнать по зеленым шляпам с пером и тирольским охотничьим костюмам; сербы и турки реже всего попадаются в этом причудливом собрании, где представлено столько наций, входящих в состав Австрии, и среди которых наиболее малочисленными, быть может, являются подлинные австрийцы.
276
277
278