Но цензура позволила нам увидеть в театре Леопольдштадта еще и «Рюи Блаза»[301] под названием «Господин и слуга»; правда, конец ее подвергся небольшой переделке. Рюи Блаз всего лишь угрожает своему господину этим пресловутым мечом, который он так отважно у него вырывает. Засим они объясняются, слуга находит своих родителей, подобно Фигаро; только ему везет больше: они оказываются у него богачами и вельможами. Мне кажется даже, что в конце он женится на королеве и становится венчанным супругом, неким подобием герцога Кобургского[302], что еще более согласуется с конституцией.
В обоих театрах — и в Леопольдштадском, и в Венском играет одна и та же труппа антрепренера Карла. Репертуар их, в основном, составляют «местные фарсы» — причудливые пьески, пышно поставленные, которые венцы готовы смотреть без конца. Чтобы француз мог составить себе хоть отдаленное понятие об этом типе зрелищ, ему надо вообразить себе пантомиму Дебюро[303] в сочетании с самыми экстравагантными водевилями театра «Варьете» вроде «Паяцев», которые, хотя и весьма отдаленно, могут дать о них представление. Парижский буржуа с его трезвым, рассудочным умом никогда бы не потерпел безмерного своеволия и добродушно-насмешливой веселости подобных сочинений. Самая популярная из этих пьес, являющаяся как бы образцом сего жанра, называется «Тридцать лет из жизни негодяя». Почти все местные фарсы пишутся неким актером по имени Нестрой[304], который играет в них заглавные роли, притом очень живо и остроумно.
В театре Йозефштадта, который, внутри очень напоминает зрительный зал театра Жимназ, последние два месяца происходили сеансы некоего физика по имени Доблер. Этот артист ничем особенно не отличается от Боско, который в настоящее время пленяет публику в Константинополе. С тех пор как он покинул Вену, театр Йозефштадта обновил вечно новый сюжет «Бунта в серале» и благодаря красивым фигуранткам и злоключениям европеизированных турок спектакль пользуется бешеным успехом; венский народ лишь недавно начал потешаться над турками, чем также объясняется такой невероятный успех.
Мне довелось в этом театре быть свидетелем представления, подобного которому во Франции не встретишь. Я имею в виду «Академию» знаменитого Сафира, одного из самых известных журналистов и поэтов Германии. Впрочем, в этом литературном заседании принимало участие еще множество артистов. Началось оно с сочиненной Сафиром стихотворной сценки под названием «Спряжение глагола любить». Ее исполняли три самые хорошенькие актрисы Императорского театра, одна изображала учительницу, две другие — учениц. Это было остроумно придумано и премило исполнено. Затем актер театра у Кертнертор спел «Ночной смотр», ему аккомпанировал Лист[305]. Затем вышла г-жа Миллер и сыграла одна комедию в три акта — к счастью, весьма короткую, тоже сочинения Сафира. Это было нечто вроде пародии, в которой остроумный бенефициант подвергал осмеянию наши современные комедии. Г-жа Миллер была награждена аплодисментами наравне с автором. Известно, что актрису эту называют здесь немецкой мадемуазель Марс[306]. Недавно один венский журналист заметил по этому поводу, что уместнее было бы назвать мадемуазель Марс французской Каролиной Миллер. Что ж, пусть, мы не против. А заседание, после того как было еще прочитано немало стихов, закончилось чтением юмористического произведения, с которым выступил уже сам Сафир. Мы сначала почувствовали некоторое беспокойство — как будет воспринято столь длинное литературное творение после актеров и певцов, после Листа, после Берио[307]. Попробовали бы у нас, во Франции, после всего этого прочитать публике хотя бы даже неизвестную статью самого Вольтера, она бы живо потребовала свои калоши и лошадей по примеру г-на Бюффона. Ну а изысканная венская публика оставалась на своих местах и прослушала эту статью, в которой пространно излагался некий философский парадокс, и Сафиру аплодировали и дважды его вызывали. Вот что представляет собой Академия в городах Германии: писатель, словно обыкновенный актер-исполнитель, дает концерты поэзии и музыки. «Академия» Сафира принесла ему дохода три тысячи флоринов. Ничто не могло бы дать более точного представления о развлечениях здешнего высшего света — его непременно нужно отделять от того, другого, ибо здесь существуют еще и сливки общества, не сомневайся в этом.
302
304
305
306