После того как число сидевших за столом — правда, вначале многие еще храбрились — значительно поредело, между оставшимися установилось своеобразное морское братство. Для них привычная общая трапеза превратилась в некий лукуллов пир, который они старались продлить как можно дольше. Это немного напоминало партию в кегли. Задача состояла в том, чтобы не стать «покойником», как обозначают в этой игре сбитые ударом кегли.
«Покойником»! Дальше ты увидишь, таким ли забавным было это мое шутливое сравнение. Нас оставалось за столом четверо, после того как тридцать из сидевших с нами вынуждены были с позором отступить. Кроме Солимана и меня, еще продолжали держаться английский капитан и некий монах-богомолец из святых мест по имени отец Шарль. Это был славный старик, который от души смеялся вместе с нами и обратил наше внимание на то, что Солиман не наливает себе вина, как имел это обыкновение делать в другие дни. Он с улыбкой заметил ему это.
— Сегодня, — отвечал турок, — слишком уж гремит.
Отец Шарль встал из-за стола, вытащил из своего рукава сигару и весьма любезно предложил ее мне.
Я закурил и собрался еще немного посидеть с двумя остальными, но тут вдруг почувствовал, что мне, пожалуй, полезнее выйти на палубу, чтобы подышать воздухом…
Оставался я там не более минуты. Гроза все еще продолжала бушевать, и я поспешил вернуться. Англичанин был в чрезвычайно веселом расположении духа и поглощал блюдо за блюдом, похваляясь, что один съест обед всей кают-кампании (правда, турок ему изрядно в этом помогал). В довершение он из удальства потребовал бутылку шампанского и стал всем предлагать составить ему компанию; но никто из тех, кто уже лежал на своих койках, даже не отозвался. Он сказал тогда турку:
— Что ж, давайте выпьем ее с вами вдвоем!
Но в эту минуту снова загрохотал гром, и Солиман-Ага, быть может, сочтя слова англичанина дьявольским искушением, выбежал из-за стола и бросился вон, ничего не ответив.
— Что ж, тем лучше! — огорченно воскликнул англичанин. — Тогда я выпью ее сам, а после — еще одну!
На следующее утро гроза утихла. Слуга, вошедший в кают-компанию, нашел там англичанина — он полулежал на столе, уткнувшись лицом в вытянутые руки. Его начали тормошить. Он был мертв!
— Bismillah![313] — воскликнул турок. Это слово они всегда произносят как заклятие, сталкиваясь с чем-то роковым и неотвратимым.
Англичанин был действительно мертв. Отец Шарль выразил сожаление, что не может помолиться за него как священник; но он, несомненно, в душе помолился за него как человек.
Какая странная судьба! Англичанин этот был когда-то капитаном Индийской компании, у него было больное сердце, врачи рекомендовали ему воду Нила. Вино помешало ему доехать до воды.
А в конце концов, такое ли уж это несчастье — вот так умереть?
Мы сделаем остановку в Чериго, чтобы оставить там труп англичанина. И это позволит мне выйти на этом острове, у которого обычно суда не останавливаются. Ты, должно быть, понял, что заставило меня внезапно покинуть Вену… Я бегу от воспоминаний. Больше не скажу тебе ни слова. У меня есть то целомудрие страдания, что свойственно раненому животному, которое в поисках одиночества забирается в самые пустынные места, дабы умереть там без единого стона.
Октябрьские ночи
Печатались в «L'Illustration» 9, 23, 30 октября; 6, 13 ноября 1852 года. Из 26 главок переведены I—III и XVI—XXV.
Реализм
Страсть к дальним странствиям с годами остывает, разве что человек слишком долго бродил по белу свету и теперь даже на родине стал чужаком. Круг все сужается и под конец не выходит за пределы домашнего очага. Этой осенью мне нельзя было уезжать далеко от Парижа, вот я и решил отправиться всего-навсего в Mo.
Должен сказать, что в Понтуазе я уже побывал.
Мне милы эти городки, скромные планеты, в каком-нибудь десятке лье от Парижа, блистательного светила. Но и десяти лье довольно, чтобы вечером не захотелось возвращаться домой, ибо вы уверены — здесь вас не разбудит привычный звонок в дверь и меж двух обремененных делами дней вам будет подарено спокойное утро.
Как не пожалеть людей, которые в поисках тишины и уединения остаются, доверчивые души, на ночь в Аньере!
Было уже за полдень, когда меня осенила эта идея — поехать в Mo. Но я не знал, что с первого числа расписание поездов на Страсбург изменилось. Мой поезд отходил только в половине четвертого.