Спустя три часа приезжаем в Крепи. Городские ворота величественны, их венчают трофеи во вкусе XVII века. Шестигранная соборная колокольня так же стройна и ажурна, как и колокольня старой суассонской церкви.
Теперь предстояло занять чем-нибудь время до восьмичасового омнибуса на Крейль. Во вторую половину дня небо разъяснялось. Я полюбовался живописными окрестностями этого главного и очень старинного города провинции Валуа, понравилась мне и просторная рыночная площадь, которую сейчас там обстраивают. Здания похожи на те, что я видел в Mo. В них уже нет ничего парижского и еще нет ничего фламандского. В квартале, населенном, судя по домам, людьми зажиточными, возводят новую церковь. Меж тем лучи заката залили розовым светом старинный собор в противоположной части города, и мне захотелось снова подойти к нему. К несчастью, неповрежденной осталась лишь заалтарная часть. Башня и украшения портала, на мой взгляд, относятся к XIV веку. Я начал расспрашивать жителей этого квартала, почему строят новую церковь вместо того, чтобы восстановить великолепный древний собор.
— Да потому, — объяснили мне, — что богатеи желают жить только в том квартале, и в старую церковь им далеко ходить… А до новой будет рукой подать.
— Ну разумеется, это же так удобно, когда церковь под боком, — согласился я. — Но в прежние времена христианам было не в труд пройти лишних двести шагов, чтобы помолиться в старинном и величественном храме. А в наши дни все переменилось, теперь боженьке надобно перебираться поближе!..
В тюрьме
В моих словах не было ничего непристойного, ничего кощунственного, тут не может быть двух мнений. Так что, когда стемнело, я спокойно направился в контору омнибусов. До отправления моего омнибуса оставалось еще полчаса. Чтобы скоротать время, я решил поужинать.
Покончив с очень вкусным супом, я обернулся, собираясь заказать второе блюдо, и тут ко мне подошел жандарм.
— Ваш паспорт.
Полным достоинства жестом сую руку в карман… Паспорт остался в Mo: там его взяли у меня для записи в книгу проезжающих, а утром я начисто забыл о нем. Как забыла и хорошенькая горничная, с которой я расплачивался за постой.
— В таком случае, — сказал жандарм, — следуйте за мной к господину мэру.
К мэру! Еще если бы это был мэр города Mo! Но к мэру Крепи! Тот, первый, не сомневаюсь, был бы куда снисходительнее.
— Откуда вы приехали?
— Из Mo.
— Куда направляетесь?
— В Крейль.
— С какой целью?
— С целью принять участие в охоте на выдру.
— И, по словам жандарма, при вас нет паспорта?
— Забыл его в Mo.
Я сам понимал, как неубедительны мои ответы.
— Ну что ж, вы арестованы, — отеческим тоном произнес мэр.
— Где я проведу ночь?
— В тюрьме.
— Вот оказия! Вряд ли я там хорошо высплюсь.
— А это уже ваша забота.
— Ну а если я заплачу жандарму или, скажем, двум жандармам, чтобы они постерегли меня в гостинице?
— Это воспрещено.
— Но был же такой обычай в восемнадцатом веке.
— Был, да вывелся.
Я меланхолически последовал за жандармом. Тюрьма в Крепи старинная. Я даже думаю, что склеп, в который меня привели, существовал уже во время крестовых походов: он был старательно укреплен римским бетоном.
Такая роскошь меня опечалила: я с радостью занялся бы дрессировкой крыс или приручением пауков.
— Здесь, должно быть, сыро? — спросил я у тюремщика.
— Да что вы, очень сухо. После всех поправок и починок ни один из этих господ не изволил жаловаться. Моя жена приготовит вам постель.
— Но, знаете ли, я парижанин, люблю спать на мягком.
— Она положит вам две перины.
— А нельзя ли мне закончить у вас ужин? Я только успел съесть суп, как явился жандарм.
— Сейчас никак невозможно. Время позднее, в Крепи уже все спят, но завтра я куплю вам, что пожелаете.
— Спят в половине девятого вечера!
— Уже пробило девять.
Жена тюремщика поставила в моем склепе раскладную кровать, понимая, очевидно, что я не поскуплюсь, расплачиваясь за услуги. Кроме двух перин, я получил еще пуховое одеяло. Так что в ту ночь вся моя персона, можно сказать, была в пуху.
Еще один сон
Спал я не больше двух часов, и в тревожном моем сне больше не видел маленьких гномов-благодетелей: эти существа, зачатые и возросшие на почве Германии, меня совсем покинули. Зато я предстал перед неким судилищем — судьи сидели поодаль в глубокой тени, пропитанной внизу схоластической пылью.