Так оно было и при Людовике XV; но вот достопочтенный г-н Ренодо[342] основал «Газет де Франс», а достопочтенный г-н Визе[343] — «Меркюр галан», утка обрела постоянное гнездо… на свет явилась журналистика!
Самая первая утка, выпущенная газетами, несла в клюве золотой зуб. Этим зубом был оснащен некий новорожденный младенец — факт подтвержденный, доказанный, изученный многими академиями; появилось немало статей за и против зуба. В дальнейшем ученые мужи пришли к выводу, что зуб все же был вставной, однако публика осталась при своем мнении.
Затем последовало потрясающее известие о том, что некая голландская графиня разрешилась от бремени сразу тремя сотнями младенцев, каковые младенцы, все триста, были крещены.
В XVIII веке выходившие открыто газеты не очень плодились; тем не менее «Журналь де Треву», «Журналь де Саван»[344] подарили тогдашнему обществу изрядное число ученых уток; не брезговали этой занятной разновидностью помянутых пернатых и Колле[345] в «Потайных воспоминаниях», и Башомон в своем «Сборнике».
Французская революция насаждала культ правды: утка могла бы оказаться опасной, так что ее приберегали для лучших времен.
Империя знала их (уток) во множестве: на стенах храмов Карнака, на обелисках и вообще в чужих землях… Воины великой армии порою привозили их к родным очагам, но почти всегда отвергали, повстречавшись с ними в печати.
Честь возрождения утки в парижской прессе принадлежит Реставрации. Первая и прекраснейшая появилась в 1814 году в виде известия о женщине с мертвой головой!
Вдобавок сие поразительное создание отличалось великолепным телосложением и имело приданое, которое оценивалось не то в два, не то в три миллиона франков. Газеты сообщали ее адрес, но она никого не принимала. У нее под окнами вздыхали толпы мужчин, у дверей совершали самоубийства, что касается добродетели и миллионов, они служили мишенью для сатир в прозе и стихах. Иные влюблялись настолько серьезно, что готовы были жениться без всякого приданого, ради нее самой. Кончилось это тем, что она все же была похищена неким англичанином, но его постигло горькое разочарование: вместо мертвой головы он увидел миловидное личико, ибо девица пустила слух о своем уродстве, дабы прослыть неотразимой… О, сила иллюзии!
А кто не помнит инвалида с деревянной головой?
Газеты все умножались… утка набирала вес, хотя «Конститюсьонель», «Курье» и «Деба»[346] были еще не слишком весомы.
Но в перерыве между заседаниями палаты депутатов, во время долгих вакаций, когда бездействуют политические и судебные учреждения, газетам необходимо было дать пищу алчному любопытству читателей и приостановить таким путем опасное сокращение числа подписчиков. Вот тогда победоносно и всплыл на поверхность позабытый со времен средневековья и путешествий Марко Поло огромный морской змей, а к нему не замедлил присоединиться огромный и, несомненно, реальный морской паук, опутывавший своей паутиной корабли, паук, чью чудовищную лапу отважно отсек португальский лейтенант и затем привез в Лиссабон.
Добавьте к этому богатую коллекцию из сто- и двухсотлетних старцев, телят о двух головах, новорожденных уродцев и прочих заурядных утят.
Иные из них были окрашены в политические тона: например, подводная лодка, на которой тайком должны были увезти Наполеона с его острова, или то и дело бежавший из Сибири солдат императорской армии — обычно это свое бегство он приурочивал к началу сентября.
Другие утки имели отношение к искусству или науке: паук — дилетантствующий художник, дождь из головастиков, англичанин, высиживавший утят, ибо влюблен в утицу, жаба, живущая в стене, сложенной столетия назад, и прочие, и прочие, составлявшие несказанную прелесть нашего конституционного детства.
Напомним, что у газет того времени было лишь две полосы. Их прирост в числе почти сразу был ознаменован Кларой Вендель, Каспаром Хаузером[347] и разбойником Шюбри.
В области новостей серьезных это был предел: не забывайте, что тогда уткам верили все поголовно, даже те, кто их сочинял.
343
344
◦
◦
345
346
347