Тринадцатой пора настала возвратиться…
Она же — Первая, и в мире нет иной.
Ты — первая иль ты последняя Царица?
Ты — Царь ли вместе с ней? Любовник роковой?
От колыбели нам любить и до гробницы:
Любимая в былом — всегда, всегда со мной.
О, Смерть иль Мертвая!.. Восторг в беде лихой!
С алтеей пышною в руке она мне снится
Святой Неаполя[382], в чьих пальцах вихрь огней.
О роза темная с лиловой сердцевиной,
Нашла ли ты свой крест в глуби небес пустынной?
Вы, розы белые, вы с горних тех полей
Низриньтесь призрачно мелькающей лавиной.
Святая бездны, ты, по мне, всего святей.
Христос на Масличной горе
Впервые в «L'Artiste» 31 марта 1844 г. без эпиграфа с подзаголовком «Подражание Жан-Полю». Эпиграф (впервые в «Дочерях огня») представляет перифразу из фрагмента немецкого романиста Жан-Поля, известного во французском переводе госпожи де Сталь под названием «Видение».
Бог мертв! Небо пусто…
Плачьте! Дети, нет у вас боле отца!
I
Когда господь воздел среди святых ветвей
Худые руки ввысь, как делают поэты,
Он с болью смертною ждал от небес ответа,
Оставленный в ту ночь предательством друзей.
Потом взглянул на тех, кто ждал его речей,
Чтоб властвовать, судить, быть стражами завета…
Бесчувственны они, животным сном согреты…
Тогда он закричал: «Нет бога в тьме ночей!»
Их сон глубок. «Друзья! Вам истину открою!
Я свода горнего коснулся головою,
Я окровавлен, смят, в страданьях изнемог!
Я вас обманывал: там бездна, бездна, бездна!
Паду я жертвою во имя мглы беззвездной,
Нет бога, нет!» Их сон по-прежнему глубок.
II
Он крикнул: «Все мертво! Я видел хороводы
Светил, несущихся вдоль млечной мглы путей
Везде, где зыблется в артериях природы
И золото песков, и серебро морей,
У берегов пустынь кипят прибоя воды,
Буравят смерчи глубь взволнованных зыбей,
Вздымает смутный вздох бездонных высей своды,
Но дух не пребывал там изначала дней.
Взор бога я искал, но видел лишь глазницу
Пустую, черную, откуда ночь струится
На мироздание, и даль темным-темна,
И радугой повит провал, во мрак ведущий,
В пределы древней тьмы, где Хаос вечно сущий,
Воронка, пьющая Миры и Времена!
III
Неколебимый Рок, страж гордый мирозданья,
Случайность и Закон!.. Твой медленный полет
Меж умерших миров и снежного молчанья
Безмерным холодом вселенную гнетет.
Ты знаешь, что творишь, мощь первооснованья,
Гася сиянье солнц, прервав их мерный ход?..
Сумеешь ли сберечь бессмертное дыханье
Меж миром молодым и миром, что умрет?..
Отец! Твой дух в себе могу ли ощущать я?
Возможно ль быть живым и взять над смертью власть?
Иль суждено тебе в последней битве пасть
С Владыкой вечной тьмы, на ком клеймо проклятья?
Я стражду и скорблю один в ночи немой…
Но если я умру, то все умрет со мной!»
IV
Никто не внял ему под звездами немыми,
И, обессиленный в борении с собой,
Он, жертва вечная, воззвал тогда с мольбой
К тому, кто в этот час один не спал в Солиме[383]:
«Иуда, — он вскричал, — скорей сторгуйся с ними!
Спеши меня продать! С их согласись ценой:
Я на земле простерт, я изнемог душой…
Лишь ты предателя носить способен имя!»
вернуться
382