«Самовластие (аббат имеет здесь в виду правление Людовика XIV) слишком уж часто пускает в ход имя божье, но с какой целью? Чтобы прикрывать свою несправедливость… Оно способно, таким образом, обмануть толпу или так отвести ей глаза, что молчание ее можно принять за одобрение, но берегитесь… Достаточно появиться нескольким человекам определенного склада, достаточно соответствующего стечения обстоятельств, самой пустой случайности, чтобы разбудить в народе то, что кажется в нем уснувшим».
Можно ли возлагать какие-то надежды, спрашивает далее аббат, на тайных безбожников, которые, как и вы сами, пекутся лишь о собственных интересах? Не ждите от них, что в решительный час они станут ради вас усердствовать. «Они поступят так, как подскажет им Время, и вы будете поражены, увидев, что они первыми от вас отступятся».
Настоящая работа является не более как дополнением к биографии, и потому мы лишь мимоходом обрисуем здесь аббата де Бюкуа как одного из предтеч французской революции. Труд, общий дух которого мы в главных чертах наметили выше, сопровождается «Извлечением из трактата о бытии божьем», в коем автор старается доказать, вопреки философам-материалистам, что материи самой по себе не свойственно ни бытие, ни движение.
«Обладает ли каждая частица материи, — говорит он, — своим собственным бытием? Тогда должно было бы быть столько же необходимых сущностей, сколько частиц. Это породило бы бесчисленное множество богов, подобно тому как породило их воображение язычников». Тела, утверждает аббат, сами по себе не имеют ни бытия, ни движения… Вы скажете, что «в недрах материи один атом толкает другой и что порядок есть результат их взаимодействия?» Вот этого аббат и не может допустить без вмешательства бога.
«Тела сами по себе имеют так же мало движения и порядка в этом движении, как и бытия. С учетом сказанного, является ли случай чем-то, что присуще всему этому? Но, значит, он от чего-то зависит. Существует ли он сам по себе, не будучи ничем из того, о чем шла речь? Тогда это бог. Если же он ни то и ни другое, то это ничто!»
Автор, как мы видим, борется здесь с некоторыми картезианскими идеями, уже предвосхищающими Гольбаха и Ламетри[69]; в конце он не может удержаться, чтобы не поддеть двор Людовика XIV: «О Господь, сколько уст исповедуется тебе в грехах своих, но кто истинно верует в тебя сердцем своим? А разве могло бы быть все это, о Господи, когда бы именем твоим люди не прикрывали своих несправедливых деяний?»
Правительство Нидерландов весьма благосклонно отнеслось к проекту аббата де Бюкуа, но в ту пору было бы затруднительно установить во Франции республику; к тому же это было бы возможно лишь в том случае, если бы союзники одержали победу.
Так что аббат имел успех в Голландии лишь в салонах, где прослыл глубокомысленным философом. Его охотно слушали в собраниях, где встречал он единодушное сочувствие той Франции, которая рассеяна была вследствие всякого рода преследований за ее границами и включала в себя в той же мере отважных католиков, что и протестантов. И тех и других объединяла ненависть к человеку, требовавшему, чтобы имя его сопровождалось эпитетом «viro immortali»[70] или «fit regio divo»[71].
Дамы гаагских салонов высказывались весьма неодобрительно по поводу того прошения, с которым обратилась к королю тетушка аббата. «Во Франции, — говорили они, — давно уже вышло из моды выражать свои мысли столь прямо и столь наивно». «Это дорого обошлось г-ну де Камбре, хоть он и облек все это в свойственный ему стиль».
По поводу смерти Людовика XIV аббат де Бюкуа сочинил следующее четверостишие, предпослав ему такое заглавие:
Быть может, есть все же некоторое преувеличение в этих строках аббата. «Его царствование — поистине роман, — пишет он далее. — „Хочу — значит, могу!“ — таков был его девиз».
«Что совершил он? Ровно ничего».
«Когда бы можно было возвратить жизнь тем тысячам людей, коих принес он в жертву своим замыслам!»
Эти рассуждения аббат де Бюкуа послал 3 апреля 1717 года из своего ганноверского далека не кому иному, как матери регента[73].
69
73