— Ну что ж, а во Франции я его требую.
— Но вы же отлично знаете, что у злоумышленников бумаги всегда в порядке.
— Отнюдь не всегда.
Пришлось переменить тактику.
— Я десять лет прожил в этом краю, у меня здесь даже есть небольшое поместье…
— Но паспорта у вас нет?
— Паспорта нет… Как вы полагаете, станут подозрительные субъекты прохлаждаться за вечерним пуншем в кофейне, где развлекаются жандармы?
— Отличный способ стушеваться.
Я понял, что имею дело с неглупым человеком, и сказал:
— Господин пристав, я всего-навсего писатель, собираю материал о семействе Бюкуа де Лонгваль и хочу выяснить, где в этой провинции сохранились развалины их замков.
Внезапно чело пристава прояснилось.
— Что вы говорите! Вы литератор? Но, сударь, я тоже! В юности писал стихи… сочинил трагедию…
Мы попали из огня да в полымя: пристав явно намеревался пригласить нас отобедать, чтобы потом угостить своей трагедией. Пришлось сослаться на срочные дела в Париже, и тогда нам позволили наконец занять места в карете, чье отбытие в Шантильи задержал наш арест.
Нужно ли повторять, что, продолжая подробно описывать свои розыски и все им сопутствующее, я по-прежнему ни на шаг не отступаю от истины.
Только охотникам дано до конца постичь красоту осенней природы. Сейчас перед нами плывут полускрытые утренним туманом картины, достойные кисти великих фламандских мастеров. В замках, в музеях все еще можно проникнуться духом живописцев Севера. Всегда эти розовые или блекло-голубые отблески на небе, облетающие деревья и либо вдалеке, либо на переднем плане поля, где трудятся поселяне.
Ватто окутал свою картину «Путешествие на Киферу» прозрачной переливчатой дымкой, неотъемлемой от этого края. Его Кифера списана с одного из островков на прудах, образованных разливами Эны и Уазы, рек столь мирных и неспешных в летние дни.
Пусть не удивляет вас восторженный тон этих описаний: я устал от Парижа, от его суесловия и кипения мелких страстишек, я отдыхаю, глядя на поля, такие зеленые, такие плодородные, я черпаю силы у этой вскормившей меня земли.
Как там ни философствуй, мы связаны крепкими узами с родной почвой. Нельзя унести на подошвах прах своих праотцов, но и самый обездоленный человек свято хранит в тайниках души память о тех, кто его любил. Назовите это религией, назовите философией, но издревле некий голос повелевает нам благоговейно чтить воспоминания.
Письмо шестое
День поминовения усопших. Санлис. Римские башни. Девушки. Дельфина
Пишу вам в день поминовения усопших — простите, что навожу на печальные мысли. Вчера по пути в Санлис я видел самые прекрасные и самые грустные пейзажи, какие только бывают в это время года. Краснобурая листва дубов и осин на густо-зеленом фоне травы, белоствольные березы среди вересковых зарослей и кустарников, а более всего — величаво простертая вдаль фландрская дорога, порою всходящая на холм, откуда восхищенному взору открываются нескончаемые леса, окутанные туманной дымкой, — все это навеяло на меня мечтательную задумчивость. В Санлис я попал в разгар праздника. Отовсюду несся колокольный звон — как любил Руссо эти летящие издали звуки! — молоденькие девушки стайками прогуливались по улицам или, смеясь и щебеча, стояли на порогах. Не знаю, может быть, я жертва иллюзии, но, право, мне не случилось встретить в Санлисе ни одной дурнушки… По домам они все сидят, что ли?
Нет, просто красота свойственна обитателям этих мест, а причина тому — чистый воздух, обильная пища, незамутненная вода. Санлис остался в стороне от Северной железной дороги, по которой столько народу едет в Германию. Я так и не взял в толк, почему она делает огромный крюк и минует наши края, почему огибает Монморанси, Люзарш, Гонес и другие городки, лишая их тем самым преимуществ прямого сообщения. Не потому ли, что устроители дороги желали провести ее по своим владениям? Довольно взглянуть на карту — и любой удостоверится в справедливости этого предположения.
Когда в Санлисе праздник, естественно пойти поглядеть на собор. Он очень красив и совсем недавно поновлен; там даже озаботились опять повесить над боковым входом усеянный лилиями щит с гербом города. Мессу служил сам епископ, и собор был переполнен богатыми горожанами и владельцами замков, которые все еще не вывелись в этой округе.
Девушки
Выйдя из собора, я залюбовался игрой закатных лучей на древних башнях римской крепости, полуразрушенных и увитых плющом. Когда я проходил мимо дома настоятеля, внимание мое привлекли девушки, сидевшие на лестничных ступенях.