Они пели, а управляла хором девочка постарше: оборотившись к ним лицом, она отбивала ритм, хлопая в ладоши.
— Придется повторить, девочки, кто-то из малышек фальшивит. Я хочу послушать вот ту маленькую слева, первую на второй ступени. Ну-ка, спой одна.
И малышка запела, голосок у нее был слабый, но при этом верный:
Вот и этой песней меня баюкали! Когда пройдена половина жизненной дороги, как живо встают воспоминания детства! Так, под воздействием химических веществ, на палимпсесте проступают стертые строки рукописи.
Девочки хором запели другую песню — еще одно воспоминание:
— Вот ведь негодницы! — сказал добродушный на вид крестьянин — он остановился рядом со мной послушать песню. — Но какие же вы милашки! А теперь спляшите!
Девочки сбежали с лестницы и стали выделывать па какого-то замысловатого танца, сразу мне напомнившего танец юных девушек с греческого архипелага.
Они становятся, как говорят у нас, гусем, какой-нибудь юнец берет за руки девочку, возглавлявшую эту цепь, и начинает с нею пятиться, остальные следуют за ними, причем каждая держит под руку идущую сзади подружку. Получается фигура, похожая на змею: она сперва скручивается в спираль, потом образует кольцо, которое сжимается вокруг слушателя, принужденного неподвижно стоять, а когда круг тесно обовьет его, он должен перецеловать по очереди всех маленьких плясуний, так изящно приветствующих прохожего чужеземца.
Я не был здесь чужеземцем, но до слез растрогался, потому что эти тоненькие голоса повторяли интонации, рулады, особенности произношения, знакомые мне с самого раннего детства, — переходя от матерей к дочерям, они всегда неизменны…
Музыка в этих местах не испорчена подражанием парижским операм, салонным романсам, заигранным шарманщиками мелодиям. В Санлисе она та же, что звучала в XVI веке при Медичи. Впрочем, свои следы оставило на ней и время Людовика XIV. Деревенские девушки все еще поют жалостные песни восхитительно дурного вкуса. В них слышатся отзвуки то ли оперных арий XVI века, то ли ораторий XVII.
Дельфина
Однажды мне случилось присутствовать в Санлисе на представлении, где роли исполняли воспитанницы пансиона для благородных девиц.
Как в давно минувшие времена, они разыгрывали мистерию[117]. Жизнь Христа была представлена во всех подробностях; мне особенно запомнилась та сцена, где все ожидают сошествия спасителя в преисподнюю.
На подмостках появилась светловолосая красавица в белом платье; ее разубранную жемчугом голову окружал венчик, в руке был меч, она стояла на полушарии, изображавшем угасшее светило.
Девушка запела:
И она славила мессию, который вознамерился спуститься в эту обитель мрака. Дальше следовали слова:
Происходило это еще во времена монархии. Светловолосая девушка была отпрыском одного из знатнейших семейств в нашем краю; звали ее Дельфина. Вовек не забыть мне этого имени!..
…Сеньор де Лонгваль сказал своим челядинцам: «Обыщите негодяя, заберите у него письма моей дочери!» Потом он обратился к Лакорбиньеру: «Отвечай, вероломный злодей, от кого ты шел в такой ранний час, когда я застиг тебя в большом зале?» — «Я шел из опочивальни господина Делапорта и не понимаю, о каких письмах вы говорите», — ответил тот.
На свое счастье, он сжег все послания Анжелики, и у него ничего не нашли. Тем не менее граф де Лонгваль, все еще держа пистолет наготове, сказал сыну: «Остриги его наголо и срежь усы!»
Граф полагал, что приведенный в такой вид Лакорбиньер разонравится его дочери.
А вот что рассказывает по этому поводу она сама:
«И когда с ним так поступили, он решился умереть, потому что и впрямь вообразил, будто я его разлюблю, но моя к нему склонность, напротив того, вдвое возросла, когда я увидела, что он претерпел из-за любви ко мне, и я поклялась лишить себя жизни прямо на глазах у отца, если он еще хуже обойдется с этим юношей, но папенька был человек разумный, и он сдержал свой гнев, не сделал ему больше ничего худого, только приказал взять доброго скакуна и поспешить в Бовуази и предупредить там отряды драгунов, чтобы они были наготове расположиться гарнизоном в Орбе».
117