Глава десятая
ДОЛГОВЯЗЫЙ КУДРЯШ
Я вернулся в Луази; там все уже проснулись. Сильвия была одета как барышня, совсем по-городскому. С прежним своим простодушием она повела меня к себе в спальню во втором этаже. Глаза у нее все так же сияли и обворожительно улыбались, но четкие дуги бровей придавали порою лицу какую-то суровость. Обставлена спальня была просто, однако прежнюю мебель сменила новая: вместо старинного трюмо, украшенного идиллическим пастушком, который протягивал птичье гнездо розово-голубой пастушке, высилось зеркало в позолоченной раме. Кровать с колонками, целомудренно задрапированная старинными кретоновыми занавесками в разводах, была заменена узкой кроватью из орехового дерева под балдахином, на окне по-прежнему висела клетка, но прыгали в ней не славки, а канарейки. Мне захотелось поскорее уйти из этой комнаты, где от прошлого не осталось и следа.
— Вы сегодня не будете плести кружево, решили отдохнуть? — спросил я у Сильвии.
— А я вообще больше этим не занимаюсь, на кружево в наших местах совсем нет спросу, даже фабрика в Шантильи — и та закрылась.
— Чем же вы занимаетесь?
Она взяла стоявший в углу металлический инструмент, похожий на длинные щипцы и показала мне.
— Что это за штука?
— Она называется растяжкой, на ней растягивают кожу, когда сшивают перчатки.
— Значит, вы теперь перчаточница?
— Да, мы сбываем товар в Даммартене, сейчас это очень выгодно; но нынче я не собираюсь работать, куда захотите, туда и пойдем.
Я взглядом показал на дорогу, ведущую в Отис, но Сильвия покачала головой: я понял, что старой тетушки нет в живых.
Сильвия позвала какого-то мальчишку и велела ему оседлать осла.
— Я хоть еще и не отдохнула после вчерашнего, но прогулка будет мне на пользу. Поедем в Шаалис.
И мы отправились лесной дорогой в Шаалис; мальчик, вооруженный веткой, шагал сзади. Вскоре Сильвия решила сделать остановку: помогая ей усесться, я поцеловал ее. Говорить о том, что касалось нас обоих, мы уже не могли, пришлось мне рассказывать о жизни в Париже, о своих путешествиях…
— И зачем только люди ездят в такую даль!
— Я сам этому дивлюсь сейчас, когда снова свиделся с вами.
— Ну, это пустые слова!
— Но согласитесь, что вы стали еще красивее!
— Об этом судить не мне.
— А помните, в детстве вы были куда выше меня ростом?
— А вы куда разумнее.
— Ну что вы, Сильвия!
— И нас возили на осле в корзинах!
— И мы не говорили друг другу «вы»… Помнишь, ты учила меня, как ловить раков под мостами Тевы и Нонетты?
— А ты помнишь своего молочного брата, он еще вытащил тебя из воды, когда ты чуть не утоп?
Еще бы! Долговязый Кудряш… Ведь это он мне сказал, что можно пройти по воде и не утопнуть!
Я тут же перевел разговор на что-то другое. Случай, о котором вспомнила Сильвия, сразу вернул меня в те дни, когда я приезжал сюда, наряженный в английский костюмчик, и все крестьяне смеялись надо мной. Одна только Сильвия твердила, что я очень красиво одет, но я не смел напомнить ей о словах, так давно отзвучавших. Уж не знаю почему, но я вдруг подумал о свадебных нарядах, в которые мы облачились у ее старой тетушки в Отисе. Я спросил, у кого они сейчас.
— Ох, тетушка, тетушка, она была такая добрая, — сказала Сильвия, — даже дала мне свое подвенечное платье для карнавального бала в Даммартене, это было два года назад, а через год она умерла, бедняжка…
Она так тяжело вздыхала, так плакала, что я не решился задать вопрос, — как это ей удалось попасть на костюмированный бал; впрочем, мне и без того было ясно, что благодаря умелым своим рукам она больше не считается крестьянкой. Ее родители продолжают пахать землю, а она, как прежде, живет с ними, но уже в роли искусницы феи, рассыпающей вокруг себя щедрые дары.