Она включила поворотник, и «вольво» свернул на узкую гравийную дорожку, именуемую Милк-стрит, по бокам которой располагались дома, что мало изменились за последние четыре сотни лет.
Милк-стрит извивалась, уводя «вольво» все дальше вглубь полуострова. Застройка становилась все менее плотной. Дорога внезапно оборвалась и перетекла в еще более узкую тропу, усыпанную по обеим сторонам старыми устричными раковинами. В это время года лес был серым, устланным прошлогодней опавшей листвой и сухими ветками.
«Вольво» остановился в месте, которое любому другому человеку показалось бы обычной опушкой леса, заросшего ольхой, ясенем и вроде бы американским вязом. Конни положила руки на руль и вгляделась в запотевшее от дыхания окно, стараясь различить среди зарослей дом бабушки. Кованые ворота, увитые ветвями, удалось разглядеть лишь спустя пару минут. Над коричневым куполом из запутанных голых лоз виднелись очертания невероятно старого дымохода.
– Приехали, – сказала Конни, выбираясь из авто.
Арло соскочил с заднего сиденья и уже спустя мгновение обнюхивал ворота, размахивая хвостом. Дверь автомобиля захлопнулась, издав ржавый скрип. Конни перекинула сумку через плечо, сунула руки в карманы джинсов и направилась к дому бабушки.
Последние годы в этой отшельнической резиденции проживала Грейс, однако перед ней до самой смерти тут жила ее мать, София, и Конни с детства привыкла называть хижину на Милк-стрит бабушкиным домом. Грейс выросла здесь, но, когда Конни была маленькой, они редко выбирались из конкордской коммуны в это захолустье Новой Англии. Должно быть, между Грейс и Софией возникали недопонимания, как происходит сейчас с Грейс и Конни. Конни и не узнала бы, что дом до сих пор находится в их собственности, если бы Грейс не попросила ее выставить его на продажу тем самым летом. Летом, когда Конни повстречала Сэма и потеряла научного руководителя. Летом, когда ее жизнь поделилась на «до» и «после».
Оглядываясь назад, Конни назвала бы то лето «летом странностей». С того момента, когда ее жизнь переменилась, как по щелчку, прошло уже десять лет. Во все это было трудно поверить. И еще сложнее объяснить. Когда все устаканилось, Конни вернулась к тому, что называется «нормальной жизнью». Как раз в этот период – период усердной работы, дружбы с Лиз, Кембриджа и паба «У Абнера» – она познакомилась с Сэмом. Его забота, удивительные карие глаза и ночи близости являлись доказательствами того, что случившееся летом 1991 года произошло по-настоящему. Если бы не присутствие Сэма рядом, Конни бы притворилась, что тогда она испытывала галлюцинации, вызванные тяжелым потрясением и гипоксией.
Когда осенью 1991 года Конни благополучно вернулась в Кембридж, чтобы продолжить учебу в аспирантуре и дописывать диссертацию, Грейс резко передумала продавать бабушкин дом. Собрав свои травы, книги о рейки[12] и целебных кристаллах, она покинула Санта-Фе и направилась в семейное имение. Отмыв окна от грязи, мать засеяла сад цветами и чудесно зажила в месте, способном очистить чакры и карму любого. На самом деле оказалось, что любителей подобной жизни куда больше, чем Конни предполагала.
Арло пробрался сквозь прутья изгороди, и Конни услышала женский голос:
– Ах, кто это у нас здесь такой! А хозяйку с собой привел?
Конни взялась за ржавую задвижку.
– Привет, мама!
Сад за живой изгородью хоть пребывал в зимней спячке, выглядел весьма ухоженно. Извилистая тропка, выложенная каменными плитами, вела до двери дома. По обе ее стороны высились посеревшие от холода кустики шалфея, тимьяна, розмарина и лаванды. Вместо зеленой травы из земли торчали стебли многолетних растений и разлагающиеся останки однолетних. Стебли спаржи шелестели на ветру, а вдалеке, у самого дома, ждали наступления весны засохшая помидорная ботва, корявые корни белладонны, белены и гвоздик. Над головой переплетались виноградные лозы, затеняя территорию сада. Странно, но воздух внутри был не таким ледяным, как снаружи.
Под ольхой, в очках для чтения, огромных ботинках LL Bean и шерстяном пончо, стояла на цыпочках Грейс Гудвин и тянулась к птичьей клетке, чтобы заложить в нее корм.
– Здравствуй, дорогая! – воскликнула она, закрепила кормушку на прутьях клетки, обтерла ладони о джинсы и через ряды стеблей направилась к каменной тропке. – Как доехала? Ужасно, наверное?
Конни двинулась к Грейс через сонный сад и заключила ее в неловкие объятия.
– Да нет, вполне неплохо, – ответила она матери, вдыхая запах детской присыпки, лаванды и пачули.