Мэри-Линетт достала лопату и направилась по дороге на запад. Вскоре она забыла об Эше. Сейчас все ее мысли были только о том, что ждет ее впереди.
«Я не боюсь, я сделаю это... Не боюсь, не боюсь... Ой, конечно же, я боюсь!»
Но чувство страха – полезное чувство. Тем осторожней она будет действовать. Она сделает все быстро и без лишнего шума. Проберется через дыру в изгороди, поработает немного лопатой и исчезнет прежде, чем кто-то ее заметит.
Мэри-Линетт старалась не думать о том, что она откопает, если ее догадка верна...
Приближаясь к ферме Бердок, она приняла все положенные меры предосторожности: сначала направилась к северу, а затем отступила к юго-востоку, чтобы попасть в сад за домом незамеченной. Здесь все одичало: между привычными кустами черной смородины и утесника разрослись сумах, юкка и повилика. Кроме того, сюда уже проникли дубки и карликовые каштаны. Еще немного, и вся эта молодая поросль превратится в настоящий лес.
«Просто не верится, что я на это способна», – подумала Мэри-Линетт, дойдя до изгороди, окружавшей сад. Но не поверить было невозможно. Она собиралась вторгнуться на чужую территорию и, возможно, откопать там мертвое тело... но при этом сохраняла удивительное хладнокровие. Конечно, она испытывала страх, но паники не было: Возможно, внутри нее таится много такого, о чем она и представления не имела.
«Может быть, я вовсе не та, за кого себя принимала?»
Темный сад был пропитан запахом. Но это было не благоухание ирисов или бледно-желтых нарциссов, которыми когда-то украсила клумбы миссис Бердок, и не аромат диких трав – иван-чая и «разбитого сердца». Здесь пахло козами.
Пробираясь вдоль изгороди, Мэри-Линетт не спускала глаз с высокого силуэта дома. Свет горел только в двух окнах.
«Только бы они меня не увидели... только бы не наделать шума...»
Ступая медленно и осторожно, замирая на каждом шагу и не отрывая глаз от дома, Мэри-Линетт направилась к тому месту, где виднелась свежевскопанная земля. Первые два взмаха лопатой ничего не дали.
«Так. Нужно действовать уверенней. И не стоит следить за домом: в этом нет никакого смысла. Если они выглянут, то все равно заметят меня, и в любом случае я ничего не смогу поделать».
Но как только она вновь поставила ногу на лопату, позади, в рододендронах, раздалось: «У-у-у-ш-ш!»
Мэри-Линетт застыла, вцепившись в лопату.
«Успокойся, – приказала она себе. – Это не сестры. И не Эш. Это какое-то животное».
Она прислушалась. Из козьего сарая донеслось унылое «мэ-э-э...».
«Ерунда. Наверное, кролик. Копай!»
Мэри-Линетт подняла полную лопату земли... И вдруг снова раздалось: «У-у-у-ш-ш!»
Она услышала сопение. Затем шуршание. Определенно, это животное. Но, похоже, крупнее кролика.
«Какая разница? – успокоила себя Мэри-Линетт. – Здесь нет опасных животных. К тому же я не боюсь темноты. Это моя естественная среда обитания. Я люблю ночь».
Но почему-то сегодня ночью все было иначе. Может, виной всему была неожиданная встреча с Эшем. Она выбила ее из колеи, вызвала досаду и замешательство. И сейчас Мэри-Линетт казалось, будто некто пытается внушить ей: темнота – это вовсе не естественная среда для человека, и Мэри-Линетт, с ее слабым зрением, недостаточно тонким слухом и обонянием, не создана для нее.
«У-у-у-ш-ш!»
«Возможно, у меня отвратительный слух, но это я слышу прекрасно. И мне это не нравится. Какое-то большое животное сопит в кустах...
Какое же крупное животное могло здесь оказаться? Это не олень, олени обычно фыркают. Это кто-то покрупнее и повыше койота. Может, медведь?»
Но тут она услышала другой звук: кто-то энергично продирался сквозь сухую жесткую листву рододендронов. В тусклом свете, падавшем из освещенных окон дома, она увидела, как всколыхнулись ветви...
Оно выходило...
Мэри-Линетт схватила лопату и бросилась прочь. Но не к дыре в изгороди и не к дому – там было опасно. Она побежала к сараю с козами.
«Тут я смогу защититься... не впустить его... стукнуть лопатой...»
Однако из сарая ей ничего не было видно. Сквозь грязные стекла двух окон Мэри-Линетт все равно не могла разобрать, что там в темноте, снаружи. Она не видела даже коз, которые находились рядом, хотя и слышала их.
«Не включай фонарь! Только выдашь себя».
Она вся напряглась и застыла, прислушиваясь к тому, что там, снаружи.
Тишина...
Она ощущала только запах коз. Запах дубовых стружек, которыми был устлан пол вперемешку с разлагающимся козьим пометом. Все это издавало зловоние, но хорошо сохраняло тепло в сарае. У Мэри-Линетт от напряжения вспотели ладони; в руках она судорожно сжимала лопату.
«Я никогда никого не трогала... с тех пор, как мы с Марком в детстве дрались... но, черт возьми, сегодня утром я ударила незнакомого человека...»
Она надеялась, что сможет сделать это и сейчас – если понадобится.
Коза легонько боднула ее в плечо. Мэри-Линетт оттолкнула ее. Другая коза вдруг заблеяла. Мэри-Линетт закусила губу.
«Снаружи кто-то есть... Козы тоже услышали...»
Она почувствовала кровь на губе и стала ее слизывать, ощущая медный привкус, будто она держала во рту медную монетку. Кровь имела вкус меди. Внезапно она подумала: это вкус страха.
...Дверь сарая открылась.
И тут Мэри-Линетт охватила паника.
В сарай вошел кто-то страшный. Этот кто-то сопел, как животное, но мог открыть дверь, как человек. Она его не видела: и в сарае, и снаружи было одинаково темно. Ей не пришло в голову включить фонарь, единственным ее побуждением было немедленно двинуть его лопатой, прежде чем он до нее доберется. Ею завладел чистый, первобытный инстинкт самозащиты.
Но вместо этого она лишь выдавила из себя свистящим шепотом:
– Кто это?.. Кто там?
И услышала знакомый голос:
– Я так и знал, что ты собираешься это сделать. Я тебя обыскался.
– О, черт... Марк! – Мэри-Линетт без сил прислонилась к стене сарая, выронив из рук лопату.
Козы продолжали блеять. У Мэри-Линетт звенело в ушах. Марк зашел в сарай, шаркая ногами.
– Фу... Какая вонь! Что ты здесь делаешь?
– Дурак, – вместо ответа сказала Мэри-Линетт. – Я чуть не вышибла тебе мозги.
– Ты говорила, что забудешь обо всех этих бреднях. Ты меня обманула.
– Марк, ты не... Поговорим позже... Ты ничего здесь не слышал? – Мэри-Линетт пыталась собраться с мыслями.
– Что, например?
Спокойствие Марка заставило Мэри-Линетт почувствовать себя глупо.
Затем голос брата стал более резким:
– Что-то вроде воя?
– Нет. Что-то вроде сопения. – Мэри-Линетт понемногу успокаивалась.
– Ничего я не слышал. Давай лучше пойдем отсюда подобру-поздорову. Что мы скажем, если вдруг выйдет Джейд?
Мэри-Линетт не нашлась что ответить. Марк обитал в совсем другом мире – счастливом сияющем мире, где самым худшим, что могло случиться в эту ночь, была подобная ситуация.
Наконец она сказала:
– Марк, послушай. Я твоя сестра. У меня нет никаких причин лгать тебе, или подшучивать над тобой, или унижать кого-то, кто тебе нравится. Я не хочу делать поспешных выводов... и ничего не выдумываю. Но я говорю тебе совершенно серьезно: с этими девушками что-то нечисто.
Марк открыл было рот, но она неумолимо продолжала:
– Поэтому сейчас ты волен выбрать любой из двух вариантов: либо у меня крыша поехала, либо я говорю правду. Ты действительно считаешь, что я сумасшедшая?
В эту минуту Мэри-Линетт вспомнила прошлое: как они поддерживали друг друга в те ночи, когда болела мама; как она читала ему вслух книжки; как заклеивала пластырем его царапины и оставляла ему побольше печенья на завтрак. И хотя Мэри-Линетт не могла видеть Марка в темноте, она чувствовала, что он тоже вспомнил об этом. Они испытали вместе так много. И они всегда будут вместе.