– Знаешь, мне говорили, что это может случиться, – сказал Эш, будто продолжая совершенно другой разговор.
– Что ты приедешь в провинциальный городок и будешь охотиться за убийцей козы?
– Что однажды я полюблю... и это будет больно. Мэри-Линетт не остановилась. Она не замедлила шаг, но и не ускорила его. Только сердце у нее сильно забилось от смешанного чувства страха и радости.
«О боже, это все-таки случилось... Не могло не случиться».
– Ты не похожа ни на кого, с кем я когда-либо встречался.
– Ты тоже.
Эш обдирал тонкую фиолетовую кору с тисовой ветки.
– Понимаешь, это трудно, потому что я всегда думал о людях... меня всегда учили думать...
– Я знаю, что ты всегда думал, – резко прервала его Мэри-Линетт. – Ты думал, что люди – отребье.
– Но, – настойчиво продолжал Эш, – дело в том... Я знаю, это звучит странно, но мне кажется, что я люблю тебя без всякой надежды на взаимность. – Он содрал еще кусок коры с ветки.
Мэри-Линетт не смотрела на него и не могла говорить.
– Я старался избавиться от этого чувства, но оно не уходит. Сначала я подумал, что если уеду из Верескового Ручья, то обо всем забуду. Теперь я знаю, это – как безумие: куда бы я ни уехал, это чувство всегда будет со мной. Я не могу избавиться от него. Поэтому нужно придумать что-то другое.
Внезапно у Мэри-Линетт резко изменилось настроение.
– Извини, – холодно сказала она, – но, боюсь, не очень приятно слышать, что кто-то любит тебя вопреки своей воле, рассудку и даже...
– ...всем своим склонностям, – холодно закончил за нее Эш. – Да, я знаю.
Мэри-Линетт остановилась и взглянула на него в упор.
– Ты не мог читать «Гордость и предубеждение», – заявила она.
– Почему бы нет?
– Потому что Джейн Остен была человеком. Эш загадочно посмотрел на нее и спросил:
– А ты откуда знаешь?
Хороший вопрос. Пугающий вопрос. Действительно, откуда ей знать, кто в истории человечества был человеком? А как насчет Галилея? Ньютона? Тихо Браге?
– Ну, Джейн Остен была женщиной, – нашлась Мэри-Линетт, отступая на более надежную почву. – А ты – шовинист и свинья.
– С этим не поспоришь.
Мэри-Линетт снова двинулась дальше. Эш последовал за ней.
– Ну а теперь я могу сказать тебе, что... гм... я вами бесконечно очарован и что я вас люблю?
Опять цитата!
– Твои сестры, помнится, говорили, что ты все время проводишь на вечеринках.
Эш все понял.
– Да, – защищался он. – Но по утрам после вечеринок я обычно долго валяюсь в постели. А в такие часы приятно что-нибудь и почитать.
Они шли не останавливаясь.
– Кроме того, мы с тобой – духовные супруги, – напомнил Эш. – Поэтому я не могу быть совершенно тупым, иначе я бы тебе не подошел.
Мэри-Линетт задумалась об этом. И еще о том, что слова Эша звучали почти робко. Он никогда не говорил так прежде.
– Эш, – произнесла она, – я не знаю. Думаю, мы не подходим друг другу. Мы совершенно несовместимы. Даже если бы я была вампиром, это ничего не изменило бы.
– Ну... – Хлестнув по стволу дерева тисовой веткой, Эш ответил так, будто почти ожидал, что к нему не прислушаются: – Ну, что касается этого... Думаю, что я мог бы изменить твое мнение.
– О чем?
– О том, что мы не подходим друг другу. Если бы...
– Что «если бы»? – после затянувшегося молчания спросила Мэри-Линетт.
– Ну, если бы ты меня поцеловала.
– Поцеловать тебя?!
– Я так и знал. Я был почти уверен, что ты не захочешь. – Он хлестнул веткой еще по одному дереву, – Впрочем, люди всегда так поступали.
Искоса наблюдая за ним, Мэри-Линетт спросила:
– Ты поцеловал бы трехсотфунтовую гориллу? Эш не сразу нашелся что ответить.
– Ну, спасибо...
– Я не имею в виду, что ты на нее похож.
– Постой, не говори. Я угадаю. Я так же пахну? Мэри-Линетт мстительно улыбнулась.
– Я имела в виду, что ты гораздо сильней меня. Стал бы ты целоваться с гориллой, которая может раздавить тебя одним движением, а ты перед ней совершенно беспомощен?
Теперь Эш искоса взглянул на нее.
– Но ты ведь не совсем так думаешь, правда?
– Не совсем? Мне что, нужно стать вампиром только для того, чтобы думать совсем так, как тебе кажется правильным?
Он протянул ей тисовый прут.
– Вот.
Мэри-Линетт удивленно взглянула на него:
– Зачем мне твой прут?
– Это не прут, это способ общаться со мной на равных.
Эш приставил один конец ветки себе к основанию горла, и Мэри-Линетт заметила, что он острый. Она протянула руку к другому концу: прут оказался на удивление твердым и тяжелым.
Эш смотрел на нее в упор. Было слишком темно, чтобы разглядеть цвет его глаз, но выражение лица у него было неожиданно спокойным.
– Это можно уладить парой хороших ударов. Сначала сюда, потом в сердце. Так ты легко и навсегда избавишься от неприятной проблемы по имени Эш.
Мэри-Линетт легонько нажала на прут. Эш сделал шаг назад. Потом еще и еще. Она теснила его к дереву, удерживая прут у шеи, словно меч.
– Если ты говорила серьезно, то сможешь сделать это, – сказал Эш, уже почти касаясь голого ствола тиса, но не делая ни одного движения, чтобы защититься. – На самом деле вовсе не нужно никакого кола или копья. Достаточно обыкновенного карандаша.
Сузив глаза, Мэри-Линетт обвела тисовым прутом вокруг груди Эша, как фехтовальщик, очерчивающий шпагой круг, и бросила его на землю.
– Ты действительно изменился.
– Да, я изменился настолько, что последние несколько дней не узнаю даже собственное отражение в зеркале, – ответил он просто.
– И ты не убивал свою тетю.
– Ты только что догадалась об этом?
– Нет. Но всегда чуть-чуть подозревала. Хорошо, я поцелую тебя.
Мэри-Линетт испытывала неловкость, потому что никогда прежде не целовалась с мальчиками. Но оказалось, это просто.
Теперь она поняла, что такое этот ток, пробегающий по телу от прикосновения к своему избранному. Те ощущения, которые появлялись у нее при прикосновении к руке Эша, теперь усилились. И они не были неприятными. Наверное, они неприятны, только если их пугаешься.
Наконец Эш отстранился и посмотрел на нее.
– Вот. Видишь... – неуверенно произнес он. Мэри-Линетт несколько раз глубоко вздохнула.
– Наверное, такое чувствуешь, когда проваливаешься в черную дыру.
– О! Извини...
– Нет, я имею в виду, это было... интересно. «Невероятно интересно, – подумала она. – Совершенно непохоже на то, что я когда-либо испытывала».
Теперь она точно знала, что с этого мгновения должна измениться, что не сможет жить по-прежнему и никогда больше не будет такой, как прежде.
«Кто я теперь? Незнакомое неистовое существо, которому хочется радости, хочется, чтобы звезды, сияющие во тьме ночи, стали яркими, как крохотные солнца, которое, может быть, даже станет убивать оленей и сможет смеяться над смертью, как это делают сестры.
Я открою сверхновую звезду, я научусь шипеть, если кто-нибудь станет угрожать мне. Я буду красивой, и жуткой, и опасной и, конечно, в свое удовольствие буду целовать Эша».
У нее кружилась голова, и она почти парила от восторга.
«Я всегда любила ночь, – подумала Мэри-Линетт. – И вот наконец я принадлежу ей полностью».
– Мэри-Линетт? – нерешительно спросил Эш. – Тебе это понравилось?
Она пристально на него посмотрела.
– Я хочу, чтобы ты превратил меня в вампира.
В этот раз укус не был похож на ожог медузы. Все произошло очень быстро. Губы Эша коснулись ее шеи, Мэри-Линетт окутало тепло, и она вдруг обнаружила, что гладит его затылок, его мягкие и густые волосы.
Его мысли... они переливались всеми цветами радуги. Темно-красные и золотистые, нефритовые и изумрудные, темно-фиолетовые... Переплетения и колючие заросли радужных оттенков, ежесекундно изменяющихся и перетекающих друг в друга. Мэри-Линетт была ослеплена.