В сумерках отановились, выбрали широкую поляну между Волховом и лесом. Подростки принялись рубить опорные шесты для шатров, лапник на подстилки, дрова, причем Вздора и Велерада махали топорами так, что племянники не могли за ними угнаться. Поставили шатры, из тех, что Домагость использовал во время торговых поездок. Челядинки, взяв ведра, полезли, охая, с высокого берега вниз за водой. Вскоре запылал костер, и все свободные от насущных забот ладожане жались к нему: холод весенней ночи пробирал до костей, несмотря на теплые овчинные кожухи. В котле сварили кашу, в которую бросили немного копченого мяса, и старшая Хотонегова невестка, Прилепа, морщась от дыма, черпаком на длинной ручке разложила варево по мискам.
– Лучше у костра ложитесь, замерзнете в шатрах! – уговаривал женщин Войнята.
– Я буду у костра! – тут же согласился Витошка.
– И я! – вслед за ним закричала Велеська.
Дивляна и Яромила все-таки легли в шатре: какая-никакая, а крыша. Хвалинка устроилась между ними, на самом теплом месте, и все причитала шепотом: а ну как в это самое время ее муж, может быть, сражается с русью и его убива-а-а-ю-у-ут! Дивляна тоже долго не спала, ворочалась на жесткой кошме, пытаясь найти положение, чтобы ничего не давило в бок. В сумерках шатер поставили так неудачно, что ноги у них оказались выше головы: заснуть не получалось, пока Дивляна наконец не переворошила на ощупь пожитки, сделав изголовье повыше. На душе у нее тоже было смутно. Что там сейчас, в Ладоге? Как отец с дружиной, как мать и Никаня?
– Небось уже родился кто-то, – шепнула Яромила, и Дивляна отметила про себя, что они с сестрой опять думают про одно и то же. – Хоть знать бы, мальчик или девочка.
– А если девочка, то как назовут, как ты думаешь?
– Радогневой назовут, что тут думать? Это же будет первая девочка, что у нас в доме родится, с тех пор как бабка померла.
– А если мальчик?
– Может, Добромер… Или Благолюб, если считать, кто последним помер. Не знаю, там как отец решит.
Перебирая имена дедов и прадедов, которых только что поминали на Родонице, Дивляна задремала, но по-настоящему поспать не удалось. От ночного холода лицо леденело, и приходилось натягивать на голову кожух. Едва увидев, что за пологом шатра забрезжило, и услышав, как кто-то возле костра стучит топором по дереву, Дивляна тут же завозилась, выбираясь из-под одеял и овчин: казалось, что на свету теплее!
Быстро сварили кашу и снова тронулись в путь. Но проехали немного, потому что Гладыш, парнишка из Хотонеговой челяди, приложив ладонь ко лбу и вглядевшись вперед, вдруг вокликнул, обернувшись к Войняте:
– Вроде едет кто-то!
– Кто? – Войнята подошел ближе. – Я не вижу.
– Да вон, по реке навстречу.
– По реке?
– Лодьи, четыре вижу… пять…
– Что там? – К ним приблизилась Дивляна. – Ой, я вижу лодьи! Кто же это?
– А это Творинеговы до Дубовика раньше нас добрались, и дед Хотимыч воев уже собрал!
– Уж больно быстро они снарядились! – не поверил стрый Войнята.
– Да и маловато больно, – подхватила Вздора, прикрывая рукой глаза от солнца. – Да парни, вишь, все молодые, будто не воевать, а жениться едут!
Она была права: в двух лодьях сидели с два десятка молодых парней, но никакого товара, кроме обычных припасов и большого котла, с ними не было. Для ополчения одних даже Вельсов их было маловато: Вельсы обслуживали пороги, помогая торговым гостям переправлять товары и лодьи, и в иное лето зарабатывали достаточно, поэтому в городке жило немало людей.
– Спросить, что ли? – предложил Селяня, пятнадцатилетний Хотонегов сын.
Для будущей битвы отец оставил с собой двоих старших, а Селяню, посчитав слишком молодым, отослал с женщинами. Надо сказать, что парень не страдал из-за этого и не дулся, что-де его держат за маленького, а усердно старался заботиться о женщинах и приносить пользу, чем доказал, что и в самом деле уже взрослый.
– Э, стрыюшко, а ведь я вон того парня уже видел! – вдруг воскликнул он.
И показал на кого-то в передней лодье. Спуститься здесь к воде было бы нелегко, но поверх ивовых и ольховых зарослей на склоне людей в лодьях было видно довольно хорошо.
Рядом ахнула Дивляна, а одновременно с ней и Яромила воскликнула:
– Да и я его знаю! Это же Вольга, плесковский княжич!
Все разом загомонили, замахали руками плывущим; те махали в ответ, поднимая головы.
– Ты ли это, Волегость Судиславович? – крикнул Войнята, прищурившись.
– Это я, Волегость сын Судислава плесковского! – подтвердил снизу знакомый голос. – А здесь кто?