– Да его сейчас не застанешь: покойников провожает. – Милорада вздохнула. – Из сынков кого поймаешь разве…
Во многих домах снаряжали покойников. Обойдя всю родню, Дивляна уже знала, что Буревоичи потеряли убитыми четверых, в том числе Добровоя, Сивоярова младшего брата, очень уважаемого человека. Братомеричи готовились хоронить троих, но еще за двоих, тяжело раненных, приходилось каждый день приносить Марене жертвы, умоляя отступиться. Везде слышались причитания вдов и осиротевших дочерей. Молодые парни – Братоня, Туряка, Горденя – лежали в долбленых домовинах, одетые в нарядные свадебные рубашки, подпоясанные свадебными поясами. Так положено: умерший до свадьбы на своих похоронах отмечает как бы и свадьбу разом, чтобы положенный человеку в земной жизни круг был совершен полностью и мертвец не возвращался,
Но вот убитых похоронили, их родичи ходили, по обычаю, в вывернутой наизнанку одежде в знак своей скорби. Еще несколько человек умерли, но в большинстве раненые постепенно поправлялись. Дозорные дружины, сменяя друг друга, стерегли Волховский путь, но Игволод, засевший в Вал-городе, не показывался оттуда, видимо, тоже лечил раненых, чинил оружие и снаряжение. Дым погребальных костров развеяло ветром, земля впитала кровь, жизнь пошла почти обычным порядком – за исключением того, что за уехавшими детьми и женщинами пока не посылали, зная, что опасность отступила, но не миновала.
Милорада и Дивляна оставались единственными женщинами в доме, и на них в эти дни свалилось столько забот, что и десятерым хватило бы. Были еще Молчана и Никаня, но челядинка ухаживала за роженицей и младенцем, по-прежнему жившими в бане. С другими молодая мать старалась даже не общаться, потому что пока не было времени как следует провести очистительные обряды.
А все обыденные хлопоты упали на плечи Милорады и Дивляны. Но с любой работой девушка справлялась легко: вся она была полна образом Вольги, и мысли о нем заставляли ее день и ночь улыбаться. Это ощущение счастья передавалось всем вокруг, так что при виде ее сияющего солнечного лица начинали улыбаться даже хмурые мужики.
По ночам ей трудно бывало заснуть, Дивляна вертелась, ее била горячая дрожь, сердце трепетало, кровь бурлила и быстрее бежала по жилам, ум кипел, перед глазами проносились обольстительные картины будущего. Вот она сидит на своем свадебном пиру, в красном платье, с самыми дорогими ожерельями, вот идет с белым женским покрывалом на голове, в богатом уборе молодухи, ждущей первого ребенка. Вот у нее родится сын, потом еще один, потом еще пять, и все молодец к молодцу, такие же статные и веселые, как сам Вольга. А то она просто воображала, как он подойдет к ней и поцелует прямо перед всеми родичами, когда отец согласится на их обручение, – Дивляна уже ждала этого поцелуя с нетерпением и высчитывала, сколько времени должно пройти, чтобы отец разрешил справлять свадьбу. Если бы не погибшие братья, то ее можно было бы сыграть хоть сейчас, хоть завтра – приданое давно готово. Но когда-нибудь ведь это случится… Дух занимало от мысли, что если бы не поминания умерших, то уже довольно скоро она могла бы проводить ночи в объятиях Вольги…
Вестмар Лис собрался-таки ехать вверх по Волхову и дальше, как намеревался, на Волжский путь. Теперь у него появилась такая возможность, а изображать великого воителя без неотложной к тому нужды он не имел охоты. К тому же он потерял в битве одного из своих племянников: того, что был в вязаной шапочке, а Стейн это или Свейн, домочадцы Домагостя так и не успели запомнить. Как многие до него и многие после него, он отправился в первый поход, чтобы не вернуться. И Вестмар безо всякого удовольствия думал о том дне, когда должен будет сообщить своей сестре печальную новость.
Когда люди Вестмара рассаживали по лодьям живой товар, Ложечка, казалось, вполне готова была занять место среди своих прежних подруг. В суете последних дней она, с тех пор как окрепла, ночевала почти всегда среди них и делала ту же работу, что и все: заботилась о раненых, возилась возле котлов на кострах. Но теперь их пути разошлись: Велем взял Ложечку за руку и отвел в сторону, давая понять, что она остается здесь. Она смотрела то на него, то на Вестмара, и в глазах ее читались беспокойство и недоумение. Вестмар знаками постарался объяснить ей, что отныне ее судьбой распоряжается Велем и она должна остаться с ним.
Ложечка поняла; на лице ее отразилось отчаяние, она рванулась к своим подругам с такой силой, что Велем от неожиданности выпустил ее руку. Она подбежала к лодьям и, плача и обнимая изможденных пленниц, стала кричать на совершенно непонятном языке. Они тоже обнимали ее, гладили по голове, что-то говорили, делали над ней какие-то знаки, отчасти похожие на варяжский «знак молота», которым призываются благословение и защита Тора. Она даже не думала о том, чья участь будет лучше – ее ли, остающейся в Ладоге, или их, увозимых на Волжский путь.