Человек, у которого есть слуга, отличается от человека, у которого нет слуги, тем, что первый может многое, когда второй не может ничего. Тот человек, у которого есть слуга, говорит: „Поди и сделай!" И слуга идет и делает. Тот человек, у которого нет слуги, те же слова говорит себе и сам же себе отвечает: „Вот ты поди и сделай!" Поэтому человек со слугой делает все, что хочет, а человек без слуги лишь то, что может. Человек со слугой делает то, что хочет он, а человек без слуги делает то, что хотят другие. Очень советую вам обзавестись слугой.
За несколько шагов до служебного входа Витя Шелковников обогнал Недобежкина и приветливо-приветливо, с угрожающе-заискивающими интонациями прошарманил двум дружинникам, стерегущим проход за кулисы:
– Дежурим?! Очень хорошо! Сам был дежурным, знаю. Это бальный критик, мы выходили. Что?! Вы нас не помните? Это же Аркадий Михайлович, я с Аркадием Михайловичем. Аркадии Михайлович, меня не пускают! Критиков не пускают. Это же автор, главный критик, автор всех статей о бальных танцах, я его секретарь.
Стоящие в дверях дружинники заколебались.
– Да, да, это со мной! Проходи, Витя! Ничего, ребята, я понимаю, – важно добавил „главный критик", проталкивая своего „секретаря".
Недобежкин положил руку на кнут…„Разнесу все к чертовой матери!"- зло сказал он про себя.
Дружинники, как только Недобежкин дотронулся до кнута, почувствовали тепловой удар опасности н аж закачались, в глазах у них зарябило, щеки и уши вспыхнули. От долговязого исходила опасность.
Эта же сила протолкнула Шелковникова за грань, отделяющую избранных от неизбранных. „Критик" и его „секретарь" прошествовали за кулисы.
„А прикидывался хлюпиком, билетики стрелял! – укоризненно подумал бывший бомж, на ближайшие два дня обеспечивший себе существование. – Силища! Как взглянул, так их и разметало. Поняли, с нами шутки плохи!" – примазался он к Недобежкину, приписывая себе часть психологической победы над дружинниками.
– Ты чего?! – спросил через несколько секунд один из дружинников другого.
– А ты чего? – огрызнулся тот.
– Да так! Не нравятся мне эти двое, особенно долговязый. Пойти, что ли, спросить, какой он критик?
Менее решительный вспомнил взгляд „критика", и его снова качнуло.
– Ну, попался бы он мне, жаль, что я отойти не могу!
Я бы ему показал, козлу! – не унимался решительный, сверкая глазами вслед аспиранту.
Недобежкин, который, казалось, будучи на таком большом расстоянии, никак не мог слышать этих угроз, вдруг повернулся и пошел назад, к ругавшемуся дружиннику. Шелков-ников назойливой мухой полетел следом, выглядывая у Недо-бежкина то из-за правого плеча, то из-за левого.
Менее решительный понял, что сейчас произойдет что-то страшное. Он побледнел, встретившись глазами с Недобеж-киным, хотя тот смотрел не на него, а на его товарища. На лице того вдруг выступили капли пота, и оно стало серым, как алюминиевая дверь, возле которой он стоял. Пот струйками побежал со лба по щекам, крупная капля повисла на носу, упала, вторая капля заняла ее место и, сорвавшись, уступила место третьей.
Недобежкин, держась одной рукой за кнут, остановился перед своей жертвой, наблюдая ее агонию.
– Ты что сказал? – спросил он дружинника.
Тот попытался разомкнуть челюсти.
– А-шш-мм-а!
Недобежкин, вспомнив что-то из детства, взял его за пуговицу и дернул.
– Руку дай!
Тот, покачиваясь, подал одеревеневшую руку. Недобежкин вложил в нее оторванную пуговицу и своей левой рукой сжал чужие пальцы в кулак, после чего отпустил кнут, который все это время держал правой рукой. Дружинника словно перестали душить, и он судорожно стал глотать воздух, еще не веря в свое спасение.
– Не скаль зубы, если не можешь укусить, и на сквозняке не стой, а то продует.
„О Господи! Что это со мной?! – воскликнул про себя аспирант. – Глупость какая-то, я играю роль дворового супермена. Зачем-то пуговицу оторвал у дружинника точно таким же манером, как у меня в детстве оторвал пуговицу с пальто Вовка Малышев. Дурацкими пословицами сорю. Надо кончать с этим".