Моя губа нехило пострадала. Ведь я грызла ее, пока мы с Дуськой поднимались в спальню. Только там у меня получается взять себя в руки. Дочка хочет играть, и я понимаю, что не должна забивать голову чушью. У меня есть кое-что важное — малышка, которая нуждается во внимании.
То, что она смотрит на меня глазками того, о ком я сейчас стараюсь не думать, тоже выкидываю из головы. Да!
Играю с доченькой, та довольна, и это самое главное.
Кажется, мы уже прорву времени одни. Скоро укладывать Дусю спать, а гостья так и не уехала. Да, я следила за двором краем глаза… Хоть это, в конце концов, не мое дело.
Я уже себя не ругаю, собираюсь искупать дочку. И только мы с ней выбираем полотенце с заячьими ушками, как за дверью раздаются шаги. Потом негромкий стук.
— Да! — громко даю понять, что мы еще не улеглись.
Платон входит в комнату. Бегло ее оглядывает, чуть задерживается на копошащейся в игрушках Дуне. Потом его глаза впиваются в мои.
— Мирослава уехала.
Слава богу — хочется сказать мне. Вот, я опять нелогично злюсь.
— Понятно, — жму плечами.
Опускаю белое пушистое полотенце на свою кровать. Отхожу к окну. Там еще не темно, но солнце явно сбавило свет. Двор накрывают сумерки.
— Как я и думал, ее прислал Игорь, — зачем-то поясняет мне Платон, — он руководит ею по жизни, иногда это отражается на работе.
— Это в любом случае мило с их стороны, — отдаю должное.
— Да, но надеюсь, ты не обидишься, что я отказался от помощи.
Пока мы говорили, Платон тоже встал у окна рядом со мной. Между нашими плечами сантиметров двадцать. Мы оба разглядывали территорию особняка, как будто там есть что-то важное. Но теперь я поворачиваюсь к мужчине.
— Отказался?!
Ух, не слишком ли много облегчения в моем голосе…
— Да, — кивает Платон, все также глядя за стекло, — решил, мы справимся сами.
Мы. Теперь я делаю вдох с трудом.
— Мм… Я полностью с тобой согласна. Какие обиды?
Филатов хмыкает.
— У тебя маленький ребенок, а тут еще уход за больным.
— Платон!
Хихикаю. Закрываю лицо ладошками на секунду, а когда убираю их, взгляд упирается в хорошо знакомый подбородок. Платон тоже ко мне развернулся.
Поднимаю к нему лицо, чтобы видеть его глаза. Вроде и сказать больше нечего, вопрос исчерпан. А мы в каком-то ожидании смотрим друг на друга. И Дунечка занята сама с собой, катает в паровозе игрушки.
— Я думаю, мы справимся, — решаю подвести итог.
Пусть тема Мирославы в этом доме окончательно закроется.
— Я понял, что на тебя можно положиться.
Платон улыбается. Не понимаю, в шутку он так сказал или всерьез. Но уже скоро становится все равно. Он вдруг скользит здоровой рукой к моей спине, притягивает к себе. Я на инстинкте запрокидываю голову. И вот уже чувствую вкус его дыхания. И вкус его губ.
Поцелуй совсем другой. Не тот на чистой страсти, почти безумный. Хотя и сейчас он обжигает. Но мы как будто оба отдаем себе отчет. И хотим этого.
Платон врывается в меня с решительным напором. Его ласка грубоватая, но такая искренняя и горячая. И я так же откровенно и без всякого стеснения хочу напитаться им. С другими мне казалось, что поцелуи — просто одна из традиций в любовных отношениях. С Платоном они превращаются в потребность.
Наши губы вминаются друг в друга, тела прямо через одежду передают друг другу тепло. Мне кажется, никто из нас не пожалеет об этом. Потому что о таких минутах противозаконно жалеть. Или я думаю слишком наивно…
Мы отрываемся друг от друга, шумно дышим. Смотрю, как там дочка — она улеглась сверху на большого мягкого кота и, кажется, задремала. Кстати, нужно не забыть о живом котофее. У него автоматические кормилки-поилки, но все равно надо проверить, все ли там в порядке.
Думаю об этих мелочах, наверное, чтобы не предполагать, что же будет сейчас. Уже собираюсь отстраниться от Платона. Но он не отпускает.
— Подожди, Дуся же спокойна.
Платон сгребает меня в теплый кокон объятий. Помогает себе и поврежденной рукой. Сдаюсь и укладываюсь щекой на его грудь. Слышу, как в груди мужчины колотится.
— Моему сыну повезло, — начинает он странно, — потому что я рад, что вы меня обманули.
Смеюсь, спрятав лицо.
— Ты не злишься на него?
Платон выдыхает.
— Этот поступок я, конечно, не одобряю. Но лучше так.
— Вы же помиритесь?
— Будем разбираться.
Я легонько ежусь, устраиваясь поудобнее.
— Ирина предположила, что Дуся — дочка Даниила, — вылетает у меня, — это неправда.