— Придурок, — фыркнул Люцифер и, схватив с дивана подушку, запустил ею в брата.
— Сладкая сексуальная задница, — поправил его Габриэль и, увернувшись от снаряда, засмеялся.
***
Новости, принесенные Захарией, не давали покоя Михаилу уже полтора часа и вызывали у него противоречивые чувства. С одной стороны он осознавал, что Бальт не простой рядовой ангел, теперь уже нет. Его выбрала Орели и презентовала, как своего любимого. Михаил с этим фактом смирился, зная, что выхода у него нет. Девица упряма до невозможности и если решила что-то, её не переубедить. Любые санкции на неё не подействуют и не принесут ожидаемого результата. Если она захотела — не отступится от своего. Но с другой стороны архистратиг четко знал, что если слова серафима подтвердятся, он поступит так, как и положено хладнокровному, властному правителю, держащему весь Рай в ежовых рукавицах — он его казнит.
«Так будет правильно, — размышлял старший архангел, теребя в руках пока ещё не подписанный и без печати приказ о… казни горе-ангела. — Потому что я хороший сын. Я…»
Но дальше порассуждать ему возможности не представилось, так как в тронный зал вошел никто иной, как сам Захария. За шкирку он тащил другого ангела, знатно потрепанного и помятого.
— Армиэль? — в недоумении поинтересовался Михаил, когда серафим, не особо церемонясь, толкнул гостя ближе к трону. — Захария, как ты посмел его сюда притащить?
— Он пал, — залепетал серафим, — но… Это моё доказательство. Армиэль один из свидетелей. Он находился на линии фронта. Он всё видел. Скажи?
Падший закивал головой.
— Он немой? Или ты ему язык отрезал?
— Правда, милорд, — ангел чуть ли не целовал пол тронного зала. — Вы не подумайте, никто не угрожал мне. Всё, что Бальтазар сделал тогда, в далёком прошлом — правда. Когда шла Гражданская война между Вами и братом вашим, он сговорился с Вормиэлем и другими. Они рассказали ему о том, какой мощью и могуществом обладают некоторые артефакты из Вашего арсенала. О Посохе Моисея и камне Лота ему поведал Шоландриэль, а о Вашем копье — Кристиэль. Но он не захотел делиться с ними украденным и кроваво убил всех ради собственной выгоды. Помимо естественной смерти воинов на поле боя от демонов, они погибли ещё и от ангельского клинка. Не от рук врага, а от рук собрата… Мои слова могут ещё подтвердить четверо.
После того, как его экс-подчиненный иссяк, Михаил сжал зубы с закрытым ртом и яростно открыл глаза, смотря в мраморный пол. Рукой он принялся сжимать пергамент, который всё это время держал. Захария опустил голову, отдавая честь, а брюнет, не поднимая взгляда, прошипел:
— Возьми стражу и приведи сюда Бальтазара. Кажется, разговор с ним продолжится.
— Слушаюсь, — никто тогда не заметил коварную ухмылку на физиономии серафима.
— А этого, — Михаил указал на Армиэля, — бросьте в тюрьму на эпоху, пускай там сгниет!
— Но, ваше величество, за что меня?! — прокричал Армиэль, когда ангелы, появившиеся за считанные секунды, схватили его и заломили ему руки сзади. — Я лишь поведал о предательстве Бальтазара! Вот и все! Не надо меня сажать в темницу небесную, пожалуйста!
— Агрх! — Захария подался назад, зажав уши, потому что впервые увидел правителя таким злым.
Глаза Михаила засияли синим светом, и он грубо схватил Армиэля за лицо, одной ладонью заставив его загореться не рыжим, а насыщенным голубым пламенем и завопить от боли. От того, что сотворил архангел, присутствующие похолодели: Джошуа, от неожиданности пролил воду, стражи, с расширенными зрачками, затаили дыхание, а Захария от страха вжался в стену, подумав про себя:
«Это конец для тебя, Бальтазар»!
========== Глава 17. И пали надежды ==========
Ангел-ренегат сидел всё в той же камере и нейтрально смотрел на противоположную стену, не забывая при этом раскачиваться и завывать:
О, Орели, моя Орели,
Встречу новую с тобою лелею,
Без тебя плохо, без тебя скучно,
И на небе парижском чёрные тучи.
Ты — лучик солнца, лучик надежды,
Даришь тепло мне, родная, и нежность,
Желаю встретить тебя очень скоро,
Орели-Орели, мне без тебя так… Хреново.
В широком арочном коридоре показался Захария, который направлялся в сторону камеры ангела вместе с двумя стражами, держащими в руках секиры. Серафим выглядел сердитым, и по его манере поведения можно было догадаться, что вся эта ситуация раздражала его, и он хотел поскорее всё завершить. Ему нужно побыстрее доставить Бальтазара к Михаилу, чтобы не пасть в глазах второго и не повторить судьбу Армиэля, которого брюнет испепелил.
— Твоя песенка спета, Бальтазар, — грубо отрезал Захария, когда подошел к камере экс-собрата.
Ни проронив ни единого смешка, седоволосый раздраженно смотрел на своего визави, при этом чувствуя с одной стороны тревогу и испуг, а с другой большую ответственность за то, что архангел именно ему поручил столь важную миссию.
— Опа, Наташа! — весело, но в то же время издевательски обозвал пернатого Бальтазар. Да, он даже в такие минуты не забывал о том, что серафим часто являлся объектом его шуточек и подколов. Но, несмотря на свой сарказм, пернатый всё же встал с лавочки, подошел ближе и, обхватив руками прутья решётки, провёл губами по кулаку. — Угадай, чем пахнет? Хочешь понюхать?
— Отставить шутки, Бальтазар, — всё также серьёзно отозвался серафим, терпение которого стало сходить на нет.
А ещё он начал ощущать ответственность и даже чувствовать опасность своего положения. Что сделает с ним Михаил в случае провала операции? Захария довольно давно получил титул серафима и гордился тем, что являлся доверенным лицом архистратига. Он никогда не проигрывал и не собирался делать этого сейчас, однако Бальт оказался далеко непростым воином, с которым пришлось дольше возиться, так как он слишком много язвил.
— Тогда подойди, — крылатый поманил бывшего собрата руками, но тот никак не отреагировал. — Да ладно, Наташа, чего ты такой напряжённый? Ещё и клоунов привёл! Привет, юнцы!
— Бальтазар, хватит паясничать! — серафим не выдержал и, отперев замок, резко дёрнул дверь, от чего Бальтазар отлетел к скамейке и, ударившись затылком, произнёс:
— Ай… А ты дерзкий, как пуля резкий, — он потёр ушибленное место и, покачиваясь, кое-как поднялся.
— Так, мне надоело! — серафим, не церемонясь, схватил Бальтазара и передал в руки стражей, которые моментально скрутили его и повели на выход. Только сейчас ангел понял, что дело — дрянь, и произошло что-то ужасное, раз даже самый пофигистичный ангел гарнизона распсиховался.
***
Весь путь до дворца стражи молчали, а Бальтазар непроизвольно поглядывал на них. Захария же, идя за ними, часто вдыхал и выдыхал, молясь о том, чтобы успеть вовремя. Не хотелось ему гневить Михаила. Но с другой стороны серафиму было немного жаль собрата и да, в душе он переживал за его судьбу, так как Бальтазар был хорошим товарищем и много раз ему помогал. Тренировочные поля, через которые его вели, опустели, беседки, утопающие в живописных цветах, наполнились молчанием, а романтические полянки в саду, куда выходили гулять ангелы в свободное от тренировок время, хранили тишину — везде стало пусто. И понятное дело, что из-за такой напряженной атмосферы Бальт невольно сглотнул, дёрнувшись от подступивших мурашек, а серафим повторно выдохнул, расширяя глаза.
В конечном итоге Захария-таки привёл бывшего друга в отдельное помещение дворца. Атмосфера в этом месте напоминала один из кругов Ада: везде висели штыки, какие-то крюки, а освещение состояло из висящих на стене факелов. Единственное различие между ним и преисподней, которое можно было заметить, заключалось в оформлении: бело-голубые тона доминировали в декоре. Помещение выглядело громадным и только чуть-чуть по масштабам уступало тронному залу. Повсюду стояли сотни ангелов, которые не понимали, для чего их здесь собрали. Многие задавались вопросом: зачем и почему их пригласили в эту жуткую часть дворца? Серафим отдал приказ, и стражники отпустили Бальтазара, который опешил и пошатнулся на месте, открывая рот от изобилия различных колото-режущих предметов на столе, предназначенных для экзекуций. Воины отошли к дверям, а Ханна, сидящая на одном из первых мест, повернулась назад и вопросительно уставилась на Уриила. Темнокожий ангел лишь пожал плечами, якобы он тоже не особо что-то понимает, а ангелесса вернула нахмуренный взгляд на Бальтазара, у которого желание шутить неожиданно исчезло.