— Сколько можно это повторять?!
— Много раз, — старший архангел взял под контроль эмоции и уже уравновешенным, глубоким голосом добавил: — Бальтазар заслужил такое, потому что так правильно.
Безусловно, Михаилу было жаль Орели, в которой текла его кровь. Он корил себя за то, что вовремя не отгородил её от развратного и мятежного Бальтазара, что не помог забыть его в период разлуки, но он не терпел слез, почему и вернул себе былое спокойствие, изобразив на лице безразличие. Габриэль, в свою очередь, отпустил брата и отошел от него. Происшествие, случившееся в этой роковой зале, заставило убитого горем сладкоежку забыть обо всём на свете и перестать играть роль извечного инфанты. Он прошел к племяннице, опустился на колени перед её телом и, тронув прядь волос девушки двумя пальцами, завёл их ей за ухо. Улыбнулся сквозь силу. Он снова почувствовал невыносимую боль, теперь от потери любимой племянницы. Михаил же медленно подошёл к символичной картине и прикоснулся к ней ладонью, обращая внимание на то, с каким усердием Орели наносила кровь на полотно.
— Что теперь делать? — тихо спросил сладкоежка, гладя нефилима по голове. Он краем глаза не забывал наблюдать и за поведением старшего брата. — Что скажем Люциферу? Рафаилу? Что?
— Правду, — пройдя к соседней картине «Наполеон Бонапарт на коне», произнёс Михаил. — И ничего кроме правды… — добавил он в полтона, подняв голову на величественного императора Франции XIX века.
— Ты начинаешь раздражать, — спонтанно выдал Габриэль, когда заметил, что старший архангел упорно игнорирует погибшую племянницу. Также младшего архангела бесило, что его брат остаётся все таким же неприступным и холодным в выражении чувств. Однако о причине он догадывался.
Со слезами на глазах (которые не проявлялись уже сотни тысяч лет и больше) сладкоежка поднялся на ноги и приблизился к брату. Потом грубо схватил его за руку и развернул на себя, чем вызвал недовольство со стороны Михаила, которое тот и продемонстрировал, сильно нахмурив темные брови. Несколько минут младший архангел, не обращая внимания на собственные слёзы, всматривался в лицо архистратига, в эти глубокие, равнодушные зелёные глаза, и пытался вызвать у того хоть какие-то эмоции: сострадание, жалость, сочувствие, милосердие. Однако все было бесполезно, и Михаил оставался непоколебим, поэтому отчаявшийся сластена, не придумав ничего иного, обхватил лицо старшего брата двумя руками. И тот час же Михаил почувствовал, как начала действовать непонятная магия брата.
— Хватит быть бессердечным, — тихо проговорил Габриэль, дрожащими от не утихающей боли губами: — Прими как данность, что Орели умерла. Сними эту никому ненужную маску, Михаил. Здесь никого нет, и тебе не стоит играть столь дурацкую роль бездарного актёра.
Перед глазами сладкоежки возникла картина-воспоминание о том, как мучилась Орели в Небесной тюрьме, и он сходу придумал, что нужно сделать для того, чтобы повлиять на холодное сознание архистратига и растопить лёд. План его являлся простым до невозможности — он просто передал брату по эмпатическому каналу всю ту боль, которую испытывал сам. И это сработало. Михаил содрогнулся от подступившего видения и, больше не теряя времени, решительно подошёл к племяннице. Склонившись над ней, он нежно провел пальцем по ее мягкой коже.
— Хоть на время ты что-то чувствуешь, — молвил сладкоежка, наблюдая за старшим архангелом. — В те времена, — продолжил он, желая еще больше достучаться до сознания архистратига, — когда нам угрожали враги, те же твари За-реальности, и существовала необходимость в защите Рая, Отцу нужен был воин — сильный и бессердечный, способный защитить Небеса от потенциальных монстров. Так он создал тебя, Михаил. После того, как удалось одержать победу, Отец решил не останавливаться на достигнутом. Он искоренил всякую твою возможность испытать, что такое на самом деле дружба и любовь. Тебя с детства воспитывали, как будущего лидера Рая и именно на тебя возлагал Он надежды, не так ли? Тебе внушали, что ты когда-нибудь будешь командовать ангельскими войсками, станешь Верховным командующим, у ног которого будет лежать целое Святое воинство. Безжалостным станешь, хладнокровным… Безэмоциональным. Отец сделал из тебя бесчувственное, холодное оружие, но надо это побороть. Ты не на войне. Так жить нельзя, — философски заключил.
Вместо того, чтобы ответить сладкоежке, Михаил, на время забывая о главном настоянии: эмоции неприемлемы и запретны для архистратига Рая и главнокомандующего воинством Небесным, поцеловал племянницу в холодную щеку. Сердце, которое до этого мало что чувствовало, наполнилось болью — адской, непередаваемой, такой, от которой захотелось завыть на луну. Душу не хуже дикого зверя начало разрывать на куски. В минуты осознания Михаил почувствовал, как его живьём бросили в адский котёл, наполненный святым маслом, и сварили там. Коктейль Молотова не доставлял ему такой боли, которую принесла смерть Орели — его маленькой, безрассудной девочки, «Малютки Ли», для которой первая любовь, любовь истинная, стала фатальной.
В тот день Рай погрузился в траур: отменились все учения молодых ангелов и показательные бои, закончились, так и не начавшись, заседания серафимов и капитанов гарнизонов, которые должен был проводить архистратиг, отменились занятия по боевой подготовке и задания, на которые посылали ангелов. Все радости, веселье и развлечения также попали под запрет.
И никто из Святого воинства тогда не видел, как в тронном зале, сидя на престоле, вытирал слёзы Михаил… Правитель, способный чувствовать.
***
Любовь не купишь по заказу, не выберешь на вкус и цвет…
К одним она приходит сразу, к другим — через десятки лет…
Одна — горит, другая — тлеет… Да, скажем прямо, не тая…
Любовь стандартов не имеет… она у каждого — своя…
Орели, которая встретилась с возлюбленным в настоящих Эдемских садах, под шёлковым балдахином беззаботно лежала на кровати, уже в отцовском доме, и мысленно радовалась, что для неё всё закончилось. Конечно, поступок её был эгоистичным и, совершая его, нефилим не думала ни о себе, ни об архангелах, ни об отце, который, увидев дочь в таком состоянии, словно обезумел. В Аду он убил десятки подданных, попавшихся ему под руку, совсем случайно, и кто знает, сколько бы ещё пало демонов от его гнева, если бы не Дагон, которая вовремя подоспела. Каким-то чудом она смогла успокоить Дьявола, пребывающего в ярости, и заставить его прийти в себя.
Любовь полностью затмила нефилиму рассудок, а желание быть только с ним, во время жизни и после смерти перебороло здравый смысл. Но, как говорится, сердцу не прикажешь. Любовь не выбирает. Она просто приходит — неожиданно, внезапно и непредсказуемо. Ее не купить за лилии, не найти в Интернете. Она придет, обязательно придет и будет рядом. И без разницы, кто полюбит: человек, ангел или принцесса Ада.
— Идиотка, какая же ты глупая, — шептал Падший, бездумно смотря на дочь. — Ну как же так, Дочка?!
Всегда саркастичный, язвительный Люцифер стал бледной тенью самого себя. Взлохмаченные, даже сильнее, чем обычно, светлые волосы торчали в разные стороны; помятая болотного цвета футболка и такая же расстегнутая, неопрятная серая кофта выдавали в нём скорее призрака-зомби, нежели могущественного архангела и владыку Ада. Голубые глаза, наполненные печалью, унынием и горестью дополняли образ. Да, Дьявол чувствовал себя подавленным — сначала утратил Келли Клайн, а потом и ребёнка. Келли умерла, как и положено матери нефилима, но почему оставила его Она — папина принцесса?
Винил ли он во всём случившемся себя? Да! Винил ли Михаила, игра которого в «идеального сынка» зашла слишком далеко? Безусловно!
— Не прощу, — глаза Дьявола поменяли цвет — вместо голубых они стали красными. — Это война, Михаил!..