Вечером после физкультуры должен был состояться зачет по зарубежной литературе. Принимал его любимец студентов Сергей Матвеевич Збарский, славившийся своей лояльностью и чутким отношением к учащимся. Нужно было очень того желать, чтобы не сдать Збарскому. Он поддерживал любую попытку студентов дать правильный ответ. Когда ассистентка профессора, помогавшая ему на зачетах и экзаменах, указывала Сергею Матвеевичу, что экзаменуемый списывает со шпаргалки, добродушный профессор, поглаживая бородку колышком, неизменно отвечал: "Не тревожьтесь, Марья Афанасьевна, пускай хоть здесь немного подучит". Марья Афанасьевна Печерская, сохранившая закалку комсомолки первых пятилеток и не признающая в храме науки никакого либерализма и снисходительности, жестоко отыгрывалась на тех, кому не посчастливилось попасть к Збарскому. Она ловко уравновешивала число сдавших профессору внушительной цифрой тех, кто провалил ей. Особой ненавистью Марьи Афанасьевны были помечены молодые девушки смазливой наружности, позволяющие себе вольность в одежде. На случай попадания к старой мегере, студентки, идущие на экзамен, всегда избавлялись в туалете от макияжа, рассовывали по карманам украшения и заблаговременно дома надевали подходящую одежду, напоминающую форму девочек из монастырской школы.
Утром на первой паре к Нике, одетой как всегда раскрепощенно, подошли девочки из другой группы, сдававшие зачет накануне. Выпросив у Ники сигарету, они пообещали за это рассказать ей "кое-что важное". "Кое-что" оказалось дружеским советом немедленно пойти домой и переодеться во что-нибудь скромное и ниже колен. "Очень важно, - отметили они, - чтобы все пуговицы были застегнуты до конца". Ника, не любившая чужих советов и в вопросах одежды доверявшая только себе самой, пойти домой наотрез отказалась. "Ну, считай, мы тебя предупредили!", - бездушно сказали девочки, стрельнув ещё по сигарете. Когда они ушли, Ника вспомнила, что забыла узнать у них, как проходил сам зачет.
Перед аудиторией, где проходил опрос, столпилась небольшая группа студентов. Многие нервно перелистывали тетради с лекциями, стараясь оживить в памяти спящие в подсознании художественные образы. Кто-то вдруг с щемящим ужасом понимал, что забыл сюжет романа Гюго "Отверженные", и, вытаращив от неожиданности глаза, обращался к соседу с просьбой в двух словах рассказать "про что эта повесть". Юля, как тень отца Гамлета, бестелесно прохаживалась по коридору, отвлекая сосредоточившихся над конспектами товарищей тихим стоном, вырывавшимся, казалось, из грудной клетки - она боялась Печерской. Леля сидела рядом с Максом, разложив на колени тетрадь. Она бегло читала аккуратные записи, сделанные ею на лекциях, но смысл уловить не могла. Один Макс выглядел непоколебимым. Он, рассеянно оглядывая сокурсников, думал о том, что все это ему напоминает родовое отделение - такое же томительное ожидание, почти родовые муки при ответе на вопрос, и радость рожденного в поте и боли "зачета", а порой слезное отчаяние, как при виде мертвого младенца, если экзаменатор просит прийти в другой раз. Макс перевел глаза на Леху. Ему стало интересно, что происходит у того в голове. Максу голова Лехи представлялась в виде полого пространства, где в состоянии невесомости находятся небольшие, размером с молекулу, песчинки мыслей, большая часть которых обслуживает примитивные рефлексы, обнаруженные даже у собаки Павлова, а оставшиеся в небольшом количестве суммарно отвечают за воспроизведение в простых формулировках простых понятий, услышанных Лехой на лекциях или случайно вычитанных в книгах. По истечении короткого периода времени эти частицы бесследно исчезают. Макс подумал, что у Лехи есть, пожалуй, шанс скинуть зарубежную литературу Збарскому. Если, конечно, правильно произнесет фамилию писателя, который попадется ему в билете.
Из двери аудитории разом вышли Лобанов и Беклешова. Звезды были немилосердны к девице. Она угодила к Марье Афанасьевне и та взялась за неё основательно. После сорокаминутной изнуряющей беседы, во время которой ассистент профессора, пятьдесят лет посвятившая борьбе с излишествами и космополитизмом на филологическом факультете, поставила пунцовой от напряжения студентке Беклешовой заслуженный "зачет", посоветовав напоследок поменять блузку, потому что эта ей напоминает "пеньюар дешевых парижских кокоток". Лобанов, вышедший, разумеется, с "зачетом", окинул окружающих взглядом орла, наблюдающего с утеса за движениями полевых мышей, и, будто декламируя, с пафосом произнес:
- Ну, кто следующий на эшафот?
Желающих приблизить собственную кончину не было. Возникло замешательство. Через приоткрытую дверь было видно, как откинувшись на спинку кресла, Сергей Матвеевич, потирает бородку, а Мария Афанасьевна, в профиль напоминающая Бабу Ягу в исполнении актера Миллера, что-то убористо пишет в экзаменационной ведомости.
Осведомившись ещё раз о том, не желает ли кто сам пойти, и не найдя таковых, Лобанов, подражая председателю суда, выносящему приговор, предусматривающий пожизненное заключение, сказал, что по списку должны идти Осмолина и Рижская. Леля и Ника соседствовали в списке группы. Лелино лицо мгновенно утратило все краски. Она вцепилась в Макса, будто она была ребенком, которого забирали в детский дом.
- Я не пойду, - еле слышно прошептала она.
Макс мягко освободил свой рукав от мертвого сплетения Леленых пальцев, и, помедлив секунду, сказал:
- Хочешь, я пойду?
Леля благодарно закивала в ответ, не в силах озвучить свою признательность. Ника уже зашла в аудиторию и стала тянуть билет. За ней с пристрастием наблюдала Печерская. На лице её отражалась классовая ненависть красноармейца к плененному офицеру генштаба армии Деникина. Зашедший в аудиторию Макс, учтиво осведомился у Збарского, сколько времени отводится на подготовку, оторвав взгляд Марьи Афанасьевны от Ники, и утвердив его на сережке в собственном ухе. Он забыл её снять.
Ника, не совсем уверенная в том, что Макс жертвенно уступит ей Збарского, быстро сделала несколько записей на листе бумаги. Ей было все равно, какой билет отвечать, она не знала ни одного. Через десять минут, она поднялась с места и плавной походкой новгородской княгини, поплыла к Збарскому. Только приготовившись сесть напротив него, она услышала скрипучий голос профессорской ассистентши.
- К мне, милочка, пожалуйте? - сказала та, подтягивая к себе Никину зачетную книжку.