Отправляясь обедать к Криницким, Надежда Борисовна стала брать с собой и Альму. Она даже повысила сумму ежемесячного взноса, и собаку кормили отлично.
Альма скоро уяснила новые обстоятельства. Дом, в котором жила ее хозяйка, был точно таким же, как и этот дом, где живут хозяйкины знакомые. С той лишь разницей, что кормят вкусным обедом не там, а здесь. Зачем же каждый день отправляться к заветной миске в такую даль, а потом путешествовать обратно, если можно лечь и вздремнуть сразу же после обеда?
Вероятно, самой Альме эта собачья логика показалась неотразимой.
Она все неохотней покидала двор Криницких. Когда Надежда Борисовна звала ее с собой, Альма послушно плелась до калитки, а там усаживалась, виляла хвостом, восторженно повизгивала и дальше — ни шагу.
В доме Савиной воцарилась прежняя тишина. Днем и ночью — тишина. Только стучат часы-ходики…
К Надежде Борисовне Альма по-прежнему питала самые дружеские чувства. Она бросалась на улицу, едва услышав знакомые шаги. А потом, когда Савина, отобедав, выходила из дому, Альма провожала ее.
— Ах ты глупая, ничтожная тварь! — говорила Надежда Борисовна, на прощанье терзая гладкую собачью шерсть. — Не скучно тебе здесь?
И Альма улыбалась, весело скалила пасть: «Нет, ничего! Здесь столько всяких людей — совсем не скучно…»
Ближе к вечеру Надежда Борисовна зашла в сельповскую лавочку.
Лавочка эта — единственная в поселке, — помимо своего прямого назначения, была тем местом, где ягшинские хозяйки обсуждали новости дня. Сплетничали, если был повод, а не было — толковали о погоде.
Продавец Мартыныч не возражал против этих ежедневных сборищ, поскольку, как и всякий настоящий мужчина, питал интерес к женским сплетням. Кроме того, каждая из посетительниц старалась оправдать свой приход в лавочку: одной кусок мыла потребовался, у другой все спички дома вышли…
Как раз в этот прекрасный вечер свежих новостей не оказалось, хозяйки приуныли, и появление Надежды Борисовны оживило обстановку: Савина, не будучи хозяйкой, в лавочку заходила очень редко.
— Здравствуйте, Надежда Борисовна! — со сладостными улыбками сказали хозяйки.
— Добрый вечер, — поприветствовал ее Мартыныч и лег брюхом на прилавок. — Что прикажете?
Надежда Борисовна, близоруко сощурившись, оглядела полки, достала из кармана сторублевую бумажку и сказала:
— Будьте любезны, дайте мне водки.
Хозяйки распахнули рты и замерли. Мартыныч чихнул с перепугу, не глядя потянулся рукой к ящику, потом отдернул руку и тихо переспросил:
— Водку?
— Да, водку.
— Э-э… есть красная водка — вермут! Не желаете?
— Благодарю. Я просила водку, а не вермут. И взвесьте две селедки…
Когда Савина закрыла за собой дощатую дверь лавочки, за дверью забурлило ликование.
Дома вместо обычного черного платья с белым воротничком Надежда Борисовна надела темно-синее с белым воротничком. Распустила перед зеркалом косу и заново заплела, сложила калачиком. Коса была тугая, длинная, седая.
Тут явились гости.
Любкин поклонник сообщил, что зовут его Константином, решительно уселся на стул и принялся изучать комнату: портрет Мичурина, кадки с лимонными деревцами, птичье чучело на шкафу. При этом задранный нос парня действительно напоминал розетку — штепсель втыкать.
А сама Любка, интимно пошептавшись с Надеждой Борисовной, ускользнула в смежную комнату: ей тоже потребовалось заплести косу перед зеркалом, а может, просто из любопытства.
Между прочим, и на Любке было платье с белым воротничком — только коричневое, еще школьное.
Да, Любка была хороша. Это сейчас отчетливо увидела Надежда Борисовна. Собственно говоря, ничего в ней хорошего не было: волосы темно-рыжие, круглое лицо с наличием веснушек, глаза невелики. Но в живой белизне шеи, в застывшем вздохе груди, в этих самых веснушках — точках соприкосновения небесной и земной красоты — воплотилось юное могущество, из-за которого ягшинские кавалеры заикались, теряли головы и не обращали внимания на настоящих красавиц.
— Что это ты вертишься как на угольях? — строго спросила Любка парня.
Константин очень испугался, сказал «ничего», насупился и сидел теперь прямо, как штык. Кажется, он не очень ловко чувствовал себя в незнакомом доме и уж явно предпочел бы бродяжничать с Любкой по темным лесным тропинкам.
«Не пора ли накрывать на стол?» — соображала Надежда Борисовна.
— Давайте пить чай, — объявила она. И тут с очевидным лукавством добавила: — Правда, некоторые молодые люди предпочитают крепкому чаю еще более крепкие напитки.
Парень с подозрением глянул на Савину, покраснел.
— Бывает, конечно… некоторые.
— Ну, а вы?
Константин взъерошил пятерней волосы, покосился на Любку, выдохнул:
— Чай.
Сказать по правде, он с удовольствием выпил бы водки. Особенно в такой обстановке.
«И это я не сумела», — подосадовала на себя хозяйка.
Пили чай.
— Где вы работаете, Константин? — поинтересовалась Надежда Борисовна.
— На буровой. По ту сторону, шесть километров.
Левобережье Печоры не было заповедной территорией. Туда в прошлом году сейсморазведчики привезли баржу взрывчатки и каждый день устраивали показательные землетрясения. А нынешней весной над лесом возникли буровые вышки. Здесь предполагалась нефть. По другим слухам — газ. Во всяком случае, окрестности Ягши стали многолюдней.
— Значит, вы — разведчик? — сказала Савина. — Это отличная профессия.
— А вы по какой специальности работаете? — не остался в долгу гость.
— Я биолог. Так же, как и Люба.
— Ясно. Гибриды выводите. — Константин кивнул головой на Мичурина.
— Ох, бестолочь, — простонала Любка. — Я же объясняла…
Надежда Борисовна изложила вкратце проблему восстановления сибирского кедра. Упомянула о соболе.
Парень все выслушал и в общем одобрительно отнесся к этой проблеме. Однако, имея на Любку серьезные виды и зная, что бурение разведочных скважин в районе Ягши будет продолжаться не вечно, решил уточнить: сколько нужно ждать, пока кедр восстановится?
— Ну, — мягко улыбнулась Надежда Борисовна, — завершать эту работу уже не мне…
Юноша долгим сочувственным взглядом посмотрел на Савину. Утешил:
— Вы еще не очень старая… А ей, например, долго с этим делом возиться?
— Видите ли… Сибирский кедр начинает здесь плодоносить в семьдесят лет.
— Та-ак… — протянул Константин.
Затея с кедром стала ему меньше нравиться.
Приуныла и Любка: сузившиеся ее зрачки нащупали точку в стене и отрешенно застыли на ней. Выдалась вперед розовая влажная губа. Кажется, Любка высчитывала. А потом, мотнув рыжими кудрями, заявила:
— Ну, и наплевать… Зарплата-то идет.
— Что? — изумилась Надежда Борисовна.
— А вот что, — вмешался Любкин поклонник. — Ничего у вас все равно не выйдет. Печору скоро поворачивать будут. Обратно. Волгу поить. И здесь, в верховьях, образуется море. Большо-ое море…
Константин раскинул руки, как для объятия, наглядно поясняя размеры предполагаемого моря. Он сиял.
— Честное слово! Читал в одной газете. Даже задание есть: всю тайгу вырубить начисто, где будет море… Это чтобы пароходы не цеплялись, — поделился уже собственной догадкой.
— Предположим, — рассердилась Надежда Борисовна. — Но вам-то тогда что за смысл бурить здесь скважины?
— А мы… — заморгал парень. И вновь просиял: — А мы будем бурить с воды. Ясное дело — как на Каспийском море!
Когда Константин перестал кричать и размахивать руками, в комнате сделалось очень тихо. И все трое услышали, как, поспешая, стучат часы-ходики. За дверью, на кухне, умывальник ронял в таз звонкие капли. Сама собой на улице поскрипывала незапертая калитка.