— Ты замужем?
— Была. Он умер. Это естественно, он был намного старше меня. Очень милый и очень умный. Он заставил меня читать книги. Научил понимать живопись. Научил разговаривать, а значит — и молчать.
— Вот это ново! — не удержалась от комментария Квази.
— Короче, в конце концов я от него ушла, но мы оставались друзьями до самой его смерти. Он хотел назначить мне пособие в благодарность за самые прекрасные годы его жизни, точнее, год, но у меня были деньги, и не в чем было его упрекнуть.
— Могла бы о нас подумать, дурища несчастная, — упрекнула Салли.
Следовало снова проставить точки над i. Если всякий раз, когда я начну рассказывать, меня сорок раз перебьют, вдохновение мое быстро иссякнет.
— Я так и думала, что твоя история — выдумка, — заключила Квази.
Вот тут я вскочила, и счастье, что на мне была одежда из плотного военного хаки, — обе они с такой силой вцепились в мою куртку, что иначе я осталась бы нагишом.
Я небрежно окликнула Робера:
— Приглуши, нам с девочками надо поговорить.
— Лучше б вам сдохнуть, — отозвался он.
А поскольку я знала, что он прав, то ему это сошло. Я просто хотела повременить для приличия, прежде чем усесться обратно.
Я устроилась на своем вещмешке напротив девиц. Заставила их помолчать добрых пять минут, пока искала нужный стиль. Остановилась на приторном.
— Хуго был изысканным и элегантным. Не слишком красивым. Изумительные светлые глаза, очень мягкая улыбка и изящество в каждом движении. Он пригласил меня на чашку чая. Спросил, в чем причина моей прелестной меланхолии. Я сказала, что выздоравливаю. «Ничего серьезного?» — встревожился он. «Любовные переживания», — ответила я, едва сдерживая слезы. Он заверил, пристально глядя мне в глаза, что по его убеждению, это самые тяжелые переживания в мире. Потом поинтересовался, что я делаю в Трувиле. Я рассказала о кузине, потом о своем детстве, о родителях, и он впитывал каждое слово, будто ничего для него не было важнее, чем история моей жизни.
Квазино замечание «хоть кому–то…» кануло в черную дыру великой глупости, потому что какой бы стиль ни был, приторный или с душком, но двадцать лет исчезли, как не бывали: все произошло вчера, и только вчера я была молода, наивна и полна надежды на жизнь:
— В половине шестого он встал, деликатно кашлянул и с серьезным видом сказал мне: «Вы должны знать, что я женат. У меня есть дети. У моей жены хрупкое здоровье и она очень нуждается во мне. Уже давно любовь между нами уступила место глубокой нежности, но… я очень хотел бы увидеть вас вновь».
Вот так все и началось.
6
Хуго был ангелом. Едва оправившись от встречи с дьяволом, я доверяла ему безоглядно. Полгода безоблачного счастья. Разумеется, виделись мы урывками, в те часы, что оставались у него от работы и жены. Но он был так честен с самого начала, что я и не думала на него сердиться. Я нимало не сомневалась в его любви, которая становилась все сильнее, но он был человеком высоконравственным. Поэтому отношения наши оставались платоническими, но вовсе не пошлыми, скорее — возбуждающими.
Мы ходили в музеи. В те редкие вечера, когда ему удавалось освободиться, он вел меня в Оперу или в театр.
По правде говоря, я предпочитала иные развлечения, но ему вроде бы нравилось, так что ж…
В обеденный час мы встречались в Люксембургском саду или в парке Монсо, и он перехватывал сэндвич. Иногда мы держались за руки.
Мне казалось, его любовь очищает меня. Ко мне вернулась красота. Его похвалы будто создавали меня заново.
Иногда он позволял себе заговорить о будущем — о том времени, когда мы сможем быть по–настоящему вместе, но тут же спохватывался, потому что не считал себя в праве давать обещания, которые, возможно, не сумеет сдержать.
— Так никогда и не трахались? — внезапно взвыла Квази, похотливо сверкая единственным оком.
— Мать твою и перемать, блин, я только до этого добралась, можешь себе представить, и жизнь, между прочим, моя, и рассказываю ее я, а коли не так, расскажи за меня, если хочешь, а я послушаю, и там посмотрим…
— Да я только спросила…
— Не лезь со своими вопросами, пока я не закончу. Смотреть на вас тошно, честное слово: я вам рассказываю историю, от которой за милю несет розовой водой, а вы сидите и перевариваете, как две блаженные коровы: интересно, зачем я тут распинаюсь, а главное, какого черта вы ко мне придирались, когда я, уж извините, пробовала предложить вам кое–что, где надо шевелить мозгами..
Раньше я не заметила, что радио Робера замолкло, но тут мне пришлось обратить на это внимание, потому что он прервал меня, заорав, по обыкновению, во все горло. Он уже самого себя не слышит, до того подсел на длинные волны.