— Ну конечно. Ты что, меня за дуру держишь? Он останется здесь.
— Луи не все знает, и я бы предпочел, чтобы так оно и осталось.
— Что ж, у меня для тебя новость. Твои стены покосились и все в трещинах. У тебя нет выбора. Их надо как следует отчистить, иначе побелка не будет держаться. Давай, не трусь, у правды иногда дурной привкус, но как все дурное, это проходит.
— Ты и не представляешь, как права, Доротея. Но для тебя, как и для меня, будет лучше, если Линьер вернется к себе в гостиницу. Клянусь, он отправится в постель, как пай–мальчик, и ни во что не будет вмешиваться.
— Очень жаль, но я тебе больше не доверяю.
— Что ж, сама захотела. Можно, я налью себе выпить?
— Пожалуйста. У меня полно времени. Нет, мне не надо, благодарю.
Подойдя к столу, он поднял фотографию Ксавье и стал так пристально разглядывать, что я вырвала ее у него из рук.
Тогда он перевел глаза на меня, и взгляд его был непроницаем, глубок и серьезен.
Он медленно выпил, стоя очень близко от меня. Поставил стакан на стол. Подошел к креслу рядом с Берковье и пододвинул его ближе, поставив напротив меня. Уселся и спокойно объявил нам, что Поля убил он.
Правда оказалась проще пареной репы, и я поняла, что это наконец–то и есть правда, еще до того, как услышала все подтверждающие детали.
Мое псевдо–убийство произошло именно так, как я представила его у Альфиери. По словам Хуго, Поль ничего не сказал ему о полученных деньгах. Он хотел исчезнуть, потому что над ним нависла опасность. Роман со мной был уже в прошлом. Хуго вначале возражал, но Поль перешел к угрозам. У него были возможности увлечь в своем падении и Хуго. В результате Хуго все–таки включился в игру, не веря до конца в успех.
Действительно, это было настоящее чудо, что их инсценировка сработала. В качестве данного чуда, я позволила себе легкий протест:
— А я вас при этом совершенно не волновала?
— Ты мне была отвратительна. Если не считать внешнего вида, с тех пор ты стала намного лучше. В то время ты портила все, к чему прикасалась. У тебя были красота, деньги, легкая жизнь, а ты проматывала все. Ты была самовлюбленной эгоисткой. Твое легкомыслие лишало тебя последнего ума. Тебя одолевала скука. Воистину птичьи мозги, которым все наскучило. Кроме передка. Вот тут тебе удержу не было. Разве что Поль. У Поля всегда было инстинктивное чутье. Его единственной силой были слабости других. Он все время играл на моей трусости… А с тобой — на сексе. Самым тяжелым было присутствовать при твоем псевдо–выздоровлении добродетельной героини, хотя на самом деле речь шла всего лишь о дешевом романчике, и то — выдуманном. Мне очень жаль, но никаких моральных угрызений ты у меня не вызывала. И если бы ты хоть немного меня интересовала, а это был не тот случай, я бы решил, что серьезное испытание тебе вовсе не помешает.
Да, правда проще пареной репы, но и вкус у нее горче горького.
Я наконец сумела проглотить стрелу, которая с его легкой руки застряла у меня в глотке, и глухо спросила:
— Почему ж тогда не дать мне выстрелить по настоящему?
— О, я убил Поля намного позже и по совершенно иным причинам. Но он безусловно мертв, если уж это так тебя беспокоит.
И он умолк, словно его история была завершена. Но он догадывался, что мы еще не квиты. Из–за трех трупов. Во–первых. С моей точки зрения. Но и с его тоже, потому что он знал, что эти три убийства неизбежно потянут за собой череду следующих. И на нем лежала ответственность за то, чтобы разорвать эту цепь во что бы ни стало.
До сих пор он просто перечислял факты своим хорошо поставленным голосом. Сейчас он ступал на почву чувств, которым недостаточно правильно подобранных слов — они требую выкупа плотью.
Атмосфера сгущалась. Я налила ему, он выпил. Себе я тоже налила, но стакан поставила обратно нетронутым.
— Тогда почему?
— Из–за Ксавье. Он хотел забрать у меня Ксавье.
— Это ночь откровений. Поль и Ксавье! Ты хочешь сказать, что вы сцепились из–за… любви Ксавье!
Я выплевывала слова, чтобы меня ими не стошнило. Но при виде Хуго мне захотелось проглотить их обратно. Он изменился в лице, как смертельно раненный, изо всех сил сдерживая гнев, которому невиновность придала театральный надрыв:
— Ксавье — это для меня самое святое в мире.
Едва я успела почувствовать себя вонючей развратной дрянью, как под моими ногами разверзлась бездна. Я боролась как могла. Уже некоторое время я ощущала ее дыхание. И я заорала с яростью:
— Тогда почему?
— Потому что Ксавье был его сыном.
Мне оставалось только одно: лететь навзничь, даже не пытаясь зацепиться за гладкие стены колодца правды, до дна которого я наконец добралась. Если Ксавье был сыном Поля, он был и моим сыном, тем, кого я убила бы, как и его отца, если б смогла, если б у меня его не забрали. Но нет, я предпочла зарыть голову в рыхлый песок своих вымыслов, а не принять единственно верное объяснение.