— Видите ли, мы выезжаем завтра на рассвете, — пояснил Фронсак.
— Я успею собраться, — не отступал Бреш. — Лавку закрою, за ней присмотрит мой сосед. Такая удача! Я заберу, наконец, свои книги, ведь здесь уже есть клиенты, готовые заплатить хорошую цену.
— В резиденции нунция?
Бреш, казалось, оторопел.
— Почему вы так решили?
— По абсурдной ассоциации, — улыбнулся Луи. — Во время последнего визита я встретил у вас монсеньора Фабио Чиджи, а сейчас внезапно вспомнил, о чем говорил мне вчера один из моих друзей: в резиденцию нунция проникли воры и, кажется, украли важные документы, принадлежавшие монсеньору Чиджи. Надеюсь, мерзавцы не прихватили книгу, которую он купил у вас, в противном случае нунций пожелал бы приобрести другую.
— Не знаю… об этой краже мне ничего не рассказывали… — пролепетал книготорговец.
Бреш выглядел настолько обескураженным, что Луи уже не сомневался: он лжет. И решил надавить на него сильнее.
— Монсеньор Чиджи, кажется, один из полномочных представителей Святого престола на конференции в Мюнстере, — продолжил он доверительным тоном. — Похоже, воры были хорошо информированы. А вы знаете, что несколько недель назад шифровальщик, состоявший на службе у мсье де Бриена, нашего министра иностранных дел, был убит в собственном доме на мосту Нотр-Дам? Мой друг убежден, что между этими двумя преступлениями есть связь.
— В самом деле… Как это ужасно… Видимо, у вашего друга хорошие осведомители… — выдавил Бреш.
— Он комиссар в Шатле! И ему поручено вести дело. Хотите, я открою вам больше? У него не было ни одного неудачного расследования. Не знаю никого, кто обладал бы большим упорством! Нет сомнения, он найдет виновных, и ими займется мэтр Гийом[78] на Гревской площади. Вероятно, им сожмут калеными щипцами соски, руки, детородные органы. Гийом зальет их раны расплавленным свинцом, серой или смолой. Потом четыре лошади разорвут их на части.[79] Но не хочу более занимать ваше время. Вы уверены, что сможете справиться с нашей упряжкой?
— Ко… конечно, — еле слышно пробормотал книготорговец.
— Прекрасно. Мы заедем за вами в шесть утра, будьте готовы к этому часу.
— Я… я знаю, нес… несколько постоялых дворов в Тулузе, — выдохнул Шарль де Бреш, всеми силами стремясь скрыть волнение.
— Спасибо, но мы остановимся во дворце маркизы де Кастельбажак. Один из моих друзей дал мне рекомендательное письмо к ней. Думаю, она без труда сможет приютить нас всех.
Луи ушел в убеждении, что Шарль де Бреш на самом деле связан с резиденцией нунция, возможно, даже является одним из агентов. Очевидно, он знал, что дворец папского посланника обворовали. И был настолько захвачен врасплох, что не сумел придумать удовлетворительного ответа. Конечно, он все отрицал, но настолько неуклюже, что ложь бросалась в глаза, а лицо у него стало землистым, когда Луи заговорил о методах мэтра Гийома. Так ведут себя лишь те, кто виновен или имеет на совести какой-то грех.
Впрочем, Фронсак по-прежнему блуждал в темноте. Неужели это Бреш ограбил резиденцию нунция? Но с какой стати, если он работает на Святой престол? И неужели книготорговец убил Мансье? И связан ли он с Фонтраем?
Луи безмолвно трусил на лошади за Гофреди, не зная толком, что ему предпринять. Пока он был уверен только в одном: Шантлу встречался с Брешем. Передал ли ему шифровальщик фальшивую депешу? А может, именно он был шпионом, а вовсе не Клод Абер? Но тогда почему тот пытался убить его? И что делали Гарнье — оба брата и сестра — на постоялом дворе «Голландия»?
Следовало ли ему повидаться с Бриеном до отъезда и посоветовать уволить Шантлу с Гарнье? Но кто же будет в таком случае шифровать депеши?
Так и не придумав, как лучше поступить, он, в конце концов, решил не делать ничего.
Днем Гофреди вновь отправился к святому Фиакру за кучером, которого нанял накануне, чтобы тот готовил карету к отъезду. Тем временем Луи вызвал портшез, чтобы нанести визит мадам де Рамбуйе.
Он никак не хотел появиться в Голубой комнате в замызганном виде и, сверх того, не имел в Париже запасной одежды, поэтому ему надо было беречь свой костюм от уличной грязи.
Дворецкий маркизы немедленно проводил его к ней. Как это часто бывало, Катрин де Вивон-Савелли возлежала на своей парадной постели, покрытой голубым атласом. В малом алькове сидела мадам Корнюэль, которая явно обрадовалась, что Луи пришел один.
Маркиза улыбнулась гостю и знаком предложила ему занять табурет рядом с Анной.
Луи поцеловал тетушку — хотя на самом деле мадам де Рамбуйе приходилась теткой только его жене, — затем поклонился мадам Корнюэль столь торжественно, что вызвал у молодой женщины сдавленный смешок.
Анна Корнюэль славилась, и еще более нагоняла страх, своей язвительной иронией, насмешками и острыми репликами. Никто не хотел иметь ее своим врагом, ибо она чувств не скрывала и те, кто имел несчастье ей не понравиться, быстро обретали смешное прозвище или уничижительный эпитет, которые потом сопровождал их повсюду. Именно она нарекла герцога де Бофора и его друзей Важными! Название было столь колким, что быстро дискредитировало заговорщиков.
С недавнего времени мадам Корнюэль вбила себе в голову, что хочет залучить Луи в свою постель. Будучи восторженной поклонницей Мазарини, Анна прониклась нешуточной страстью к молодому человеку — ведь тот рисковал жизнью на службе у министра! Она с полной серьезностью заявила Венсану Вуатюру, который передал ее слова Луи, что плод их любви станет могучей опорой короны!
Будучи очень хорошенькой, с тонкими чертами лица, вздернутым носиком, острым подбородком и миндалевидными глазами, придававшими ей дерзкое и одновременно веселое выражение, она нисколько не сомневалась, что быстро достигнет своей цели.
Анна слегка подвинула свой стул, чтобы дать место Луи и принудить его сесть поближе, а затем нежно взяла его за руку.
— Жюли нет в Париже? — спросила маркиза, встревоженная вольностью своей подруги.
— Она осталась в Мерси, тетушка, я же здесь только проездом, — ответил Луи, отнимая руку. — Завтра уезжаю в Тулузу.
— Что там делать в зимнюю пору, друг мой? — удивилась Анна, которая всегда желала знать все.
— Мне надо встретиться с одним магистратом, мадам.
— И это настолько срочно? — едко осведомилась она.
— Конечно, мадам, поскольку речь идет о службе королю.
Понимая, что больше из него ничего не вытянуть, она с досадой выпрямилась, чтобы подчеркнуть достоинства своей тощей груди.
— Анна, вы же знаете, что Луи сама скромность, — пожурила ее маркиза. — К чему его расспрашивать, если он все равно не ответит?
— Вы правы, мадам, — улыбнулась Анна Корнюэль. — Но я такая любопытная! Простите ли вы меня, мсье? — жеманно спросила она.
— Разумеется, мадам, если в искупление вы расскажете мне о том, что сейчас происходит в Париже.
Луи знал: ничто не могло доставить большего удовольствия Анне Корнюэль.
— Охотно, мсье, — улыбнулась она. — Во-первых, известно ли вам, что мсье д'Энгиен вернулся из армии со своими вертопрахами?
— Я не знал, но предвидел это, мадам.
— Увенчанные ореолом своих побед, друзья Энгиена ведут себя повсюду как дерзкие варвары, и сам герцог сгорает от желания расправиться наконец с последними из Важных.
— Все присоединились к монсеньору Мазарини, — осторожно заметил Луи. — Важных больше не осталось.
— Так говорят. Тем не менее, продолжается история с потерянным письмом, которое будто бы написала мадам де Лонгвиль…
— Мадам де Монбазон принесла извинения за свое злоязычие.
Скандал этот разразился весной. В доме мадам де Монбазон, тогдашней любовницы одного из главарей Важных, герцога де Бофора, нашли на полу два письма. Это были послания любящей женщины своему избраннику. В первом она признавалась, что одарила его всеми милостями, каких он только мог желать, во втором напоминала, что он был должным образом вознагражден.
79
Луи слегка преувеличивает. Двадцать лет спустя арестовали шпиона в государственном секретариате по иностранным делам, и его попросту повесили?