— Но каким образом Фонтрай узнал, что вы работаете на Барберини?
— Помните кражу в резиденции нунция? Думаю, это дело рук маркиза. Получив компрометирующие меня документы, он нанес мне визит и потребовал, чтобы я работал на него, иначе он выдаст меня Мазарини. Если же соглашусь, он предоставит мне полную свободу рук в отношении Барберини, которому я по-прежнему могу поставлять различные сведения.
Выдержав красноречивую паузу, Бреш продолжал:
— Фонтраю было известно — не знаю откуда, — что вы несколько раз заходили ко мне. Он попросил предупредить его, если вы появитесь снова. По его словам, он хотел допросить вас. Когда вы заговорили о путешествии в Тулузу, мне сразу пришла в голову мысль навязаться вам в спутники, чтобы завоевать ваше доверие и заманить в ловушку. Я рассказал об этом Фонтраю, и ему моя идея понравилась. Едва услышав — от вас! — что вы собираетесь остановиться у маркизы де Кастельбажак, я предупредил его. Тогда-то он и придумал свой план: он был в восторге, что сможет обмануть сестру!
— И вам удалось за такое короткое время нанять этих разбойников в Тулузе?
— Было нелегко, признаю. Но с помощью золота… Кстати, соблаговолите отдать мне ваш кошелек, который вы оставили при себе. Нам понадобятся деньги для смены лошадей.
Луи порылся в плаще и извлек привязанную к поясу сумочку, где было триста ливров. Двести ливров он отдал Гофреди.
Книготорговец схватил сумочку, открыл и вывалил содержимое на сиденье. Затем он принялся считать монеты. Там было несколько луидоров, три экю с солнцем и два четверных экю, десяток пистолей, сорок серебряных экю и мелочь — лиары и белые.[91]
Луи хотел было задать другие вопросы, однако не желал раскрывать Брешу все, что ему известно. Он решил отложить это до другого случая и замкнулся в молчании. Путешествие будет долгим, а Бреш болтлив.
Через два часа карета остановилась во дворе почтовой станции. Бреш сказал несколько слов гиганту, а затем вышел.
Когда он вновь поднялся в карету, в руках у него был пакет, пахнущий жареной уткой, хлеб и две бутылки вина. Знаком он велел колоссу выйти, и на смену ему явился другой разбойник.
Этот оказался тщедушным и кривым, нос у него был с горбинкой, а лицо смуглое, как у цыгана. Сгорбленный и приземистый, он кутался в засаленный шерстяной плащ.
— Вот и Пебрина, — довольным тоном возвестил Бреш.
Взяв пакет, обернутый старой тряпкой, он раскрыл его и выложил содержимое на банкетку рядом с собой.
— Боюсь, жить вам осталось недолго, мсье Фронсак. Не знаю, каким способом вы перейдете в мир иной, но уж точно не на пустой желудок, — шутливо сказал он. — Что вы предпочитаете? Здесь две утки и фрикасе из голубей.
Луи взял утку, Бреш — фрикасе, а Пебрине досталось остальное. Кривой коротышка огромным резаком, висевшим у него на поясе, разрезал хлеб на несколько кусков и протянул один Луи.
Фронсак поел с аппетитом и выпил бутылку вина.
Путешествие продолжилось в молчании. Луи пытался совместить сведения, изложенные книготорговцем, с тем, что он уже знал раньше. Итак, Бреш — агент Святого престола. Одним из его людей, несомненно, был шифровальщик Шантлу, которого фактически изобличил Гофреди. Но в таком случае это означало, что в недрах шифровального бюро было два вражеских агента: Шантлу работал на Бреша и Святой престол, тогда как Клод Абер служил Фонтраю и, по всей вероятности, Испании.
Клод Абер погиб. Фонтрай, организовав кражу в резиденции нунция, раскрыл вторую сеть. Отныне Шантлу, скорее всего, перешел на службу к Фонтраю. Луи должен был обязательно предупредить Юга де Лиона. В этот самый момент шифрованные депеши могли быть отправлены из бюро Россиньоля. Возможно, все коды, все реестры уже попали в руки врагов! К счастью, существовало решение, предложенное Ферма.
Но опять-таки возникал вопрос: каким образом доставить этот новый шифр Югу де Лиону?
У него нет другого выхода, как бежать! Карета катилась быстро. Что, если попытаться выпрыгнуть из нее на полном ходу?
Он посмотрел на заснувшего книготорговца, затем искоса взглянул на его соседа. Одноглазый не спал. Если Луи попытается открыть дверцу, тот не даст ему спрыгнуть. Несмотря на отчаянное положение, Фронсак с иронией вспомнил услышанную недавно фразу о предполагаемой алчности Абеля Сервьена: «У него только один глаз, но зато две руки!»
Тут мысли Луи обратились к Симону Гарнье. Его сестра на службе у Лиона, Симон тоже должен служить ему. Несомненно, Лион возглавлял одну из тайных сетей Мазарини. Это означало, что молодого Гарнье направили в шифровальное бюро, чтобы он попытался обнаружить утечку. Однако ни Бриен, ни Ле Телье не сказали об этом Луи. Может, они сами не знали? Весьма вероятно. Сервьен обладал большим опытом шпионской деятельности и наверняка внушил племяннику, что никоим образом нельзя раскрывать своих агентов, даже тем, кому целиком доверяешь.
Теперь Фронсак все видел с полной ясностью и сожалел только, что люди Мазарини слишком многое от него утаили.
Именно эта нелепая страсть к секретности привела его к провалу!
Он вновь мысленно перебрал все имеющиеся у него факты, уточнил их взаимосвязи, вытекающие из них последствия… и вскоре заснул.
Ночь они провели на опушке леса, в стороне от дороги. Во время остановки на почтовой станции Бреш снова купил еды. Трое разбойников развели огонь, и, несмотря на сильный холод, Луи испытал глубокое наслаждение от этого сельского пикника перед весело потрескивающим костром.
Люди Бреша переговаривались между собой на своем непонятном жаргоне. Луи молчал. Книготорговец тоже. У него не было желания беседовать с пленником, поскольку он размышлял, сколько времени займет путешествие в Париж. После Монтобана они проехали чуть более двенадцати лье. При таком ходе им понадобится не меньше трех недель!
Три недели с пленником, запертым в карете. Возможно ли это?
Когда с едой было покончено, Пебрина связал ноги лежавшему на банкетке Луи. Освободиться тот мог бы с большим трудом, и незаметно это сделать было нельзя.
Бреш занял вторую банкетку, а трое разбойников, завернувшись в плащи, улеглись на полу.
Ночь оказалась ледяной. Они пустились в путь с первыми проблесками зари на свинцовом небе.
— Я плохо понимаю, отчего маркиз де Фонтрай решил, будто у вас хватит ловкости, чтобы заманить меня в ловушку, — неожиданно сказал Луи Шарлю де Брешу утром.
— Почему? — раздраженно вскинулся книготорговец.
— Я признаю, что вы достигли своих целей благодаря удаче, однако маркиз хорошо меня знает. Как же он мог предположить, что я позволю так легко себя одурачить?
Бреш, казалось, заколебался, но его явно задело замечание пленника, и очень захотелось похвастаться своей хитростью.
— Тем не менее, я такое проделывал уже не раз, мсье. Маркизу это было известно, поскольку он похитил из резиденции нунция несколько писем Таддео Барберини, адресованных монсеньору Чиджи. Он был уверен, что у меня все получится.
Луи с сомнением пожал плечами, а книготорговец продолжал:
— Самым блестящим моим делом был захват Ферранте Паллавичино. Ведь я солгал вам. Мне хорошо знаком этот человек! Ферранте был молодой венецианский дворянин, более того, каноник, который решил отдать свое остроумие и талант на службу антикатолическому крестовому походу. Таддео объяснил мне, что памфлеты Ферранте, уже осужденные церковью, становятся невыносимыми для его брата, Урбана Восьмого. Последний из этих текстов, «Развод на небесах», носил ярко выраженный протестантский характер и изобличал окончательное размежевание между Господом нашим и католической церковью. Но как же обезвредить этого человека? Ферранте жил в Венеции, под защитой властей республики.
91
Экю с солнцем до 1640 года был главной денежной единицей во Франции. Весом примерно в 3,5 грамма золота, он стоил половину луидора. Людовик XIII реформировал монетную систему в 1640 году, выпустив луидор в десять ливров, за который вскоре давали уже двойную цену! Серебряный экю в три ливра постепенно вытеснил золотой, который все же чеканился до 1654 года. Пистоль стоил примерно десять ливров, лиар — три денье. Белой была монетка в десять денье, сделанная из биллона, смеси серебра с медью. Фактическая ценность денежных единиц постоянно менялась (королевское постановление от 25 марта 1652 года: «…луидоры и пистоль будут стоить одиннадцать ливров, золотые экю — пять ливров четырнадцать солей, серебряные экю — три ливра шесть солей…»).