Но по ходу настоящего исследования следует рассмотреть, в какой степени собственное изложение автором учения об искуплении является действительным преодолением его «юридического» понимания.
Сам автор замечает: «Таким образом, при надлежащем понятии об искуплении, на почве апостольского раскрытия этого догмата, не только устраняются все те недоумения, которые возникают из «юридической» теории искупления, но и вполне разъясняются все частные пункты христианского учения о спасении»[310].
Но в изложении автора прежде всего обращает на себя внимание его искусственность. Это цепь часто очень тонких и глубоких, но иногда противоречивых рассуждений и потому не могущих дать удовлетворительный ответ на ряд вопросов, естественно возникающих при стремлении уяснить сущность искупления.
Эти рассуждения начинаются утверждением (ранее приведенным полностью), что «грех никогда и ни в каком случае не может быть извинен человеку»[311], но предварительно автор еще более заостряет свою мысль: «Даже и Сам Бог может только простить человека, то есть может только освободить человека от наказания за вину его против истины жизни, сделать же так, чтобы виновный человек был неповинным, — даже и Сам Бог этого не может сделать, потому что для этого было бы необходимо превратить неправду в правду и зло считать за добро, то есть для этого было бы необходимо, чтобы и Сам Бог явился таким же поборником лжи, каким является человек»[312].
При таком понимании «безусловного закона добра»[313] для грешника ничего не остается, кроме смерти. «Ведь пока живет человек, всякая вина его остается в нем, и если в течение всей своей жизни человек сделает один–единственный грех, то этот единственный грех является его вечным грехом, потому что никакая высокая праведность никогда не может превратить греха в добродетель, и даже Сам Бог может только простить человека, сделать же прощенного грешника человеком святым даже и Сам Бог не может»[314].
Точному пониманию смысла этих утверждений препятствует совершенно неправильное употребление в отношении к Богу выражений «может» или «не может». Кажущаяся убедительность этих рассуждений должна быть сведена к утверждению, известному еще древним, что «сами боги не могут бывшее сделать небывшим». В этом случае даже сама смерть не делает бывшее небывшим[315]. Она только прекращает действие греха, а у Бога, у Которого «все живы», согрешивший не превращается после смерти в несогрешившего.
Но следует заключить, что Божие всемогущество автор ограничивает или обусловливает не невозможностью бывшее сделать небывшим, ибо тогда были бы совершенно бесполезны все дальнейшие рассуждения автора, а упомянутым «безусловным законом добра», невозможностью для Бога «превратить неправду в правду».
Вне такого понимания утверждения автора, что Христос не только берет на Себя грех грешника, но и «снимает с человека всякую вину во грехе»[316], в чем и заключается искупление, оказались бы в непримиримом противоречии с основной его мыслью.
Утверждая эту возможность, автор объясняет ее «лишь церковно–христианским учением о Божеской природе Иисуса Христа и о творчески–промыслительном отношении Его к грешному миру»[317].
Но если эта возможность заключается в Лице Искупителя как Бога, то, по существу, автор обращается здесь к чуду Божия всемогущества[318], хотя ранее он отрицал эту возможность и для Бога.
Следовательно, или это глубокое противоречие остается неустраненным, или смысл приведенного рассуждения состоит в том, что «истинный Творец всего мира» потому «Своею смертью» может снять и уничтожить грех грешника, что тогда «неправда в правду» не превращается, то есть главное значение заключается не в недостатке Божия всемогущества, а в понятиях «правды» и «неправды», ограничивающих, в известном смысле, действия Самого Бога.
Это последнее понимание является пониманием самого автора, ибо, по его мысли, «в крестных страданиях и смерти Сына Божия… общая любовь к миру Бога Отца и Бога Сына согласно осуществила вечную Божию правду»[319].
Но так как чудо Божия всемогущества из образа совершения спасения человека все же не устраняется, то автор сам задает вопрос: «не мог ли Бог спасти людей одним лишь мощным словом Своего всевластного повеления?» И отвечает ссылкой на предшествующие рассуждения «по вопросу о сущности спасения и об условиях его возможности», то есть отвечает отрицательно: «Сам Бог этого не может сделать, потому что для этого было бы необходимо превратить неправду в правду». Но почему же в действительном спасении «неправда в правду не превращается» и даже «осуществляется вечная правда»?
И Несмелов, помимо приведенного рассуждения о творчески–промыслительном отношении к миру Сына Божия, говорит[320]: «Хотя Творец мира на самом деле нисколько не виновен в том, что в мир вошел грех… Тем не менее, однако, при желании спасти Свое погибающее создание, Сын Божий имел все‑таки несомненное основание, и Он Один только имел это основание принять на Себя Самого все грехи мира, потому что Он именно является виновником самого существования мира… И хотя Бог и невиновен в происхождении зла и не может отвечать за личные грехи Своих разумных созданий, однако Он все‑таки Один только может отвечать за происхождение и существование мира. Эта ответственность, разумеется, не обязывает и не может обязывать Бога непременно спасти от погибели свободных нарушителей Его Божественной воли. Но когда, по собственному изволению святой воли Своей, Он не благоволил обратиться к закону неумолимого правосудия и Сам не захотел уничтожить первых виновников зла, то сама эта ответственность оставила для Него достаточное основание, чтобы явить грешному миру чудо спасающей любви Своей, потому что на основании Своих творческих отношений к миру Он во всех преступлениях грешного мира благоволил обвинить Себя Самого, как Творца всего мира»[321].
Гак как другого ответа у автора не имеется, то его основную мысль следует понять так, что при принятии на Себя грехов Сыном Божиим и снятии их с грешного мира Его смертию «осуществляется вечная Божия правда», потому что «ответственность» Его составила «достаточное основание» для «обвинения Сыном Божиим Себя Самого» и спасения мира без «превращения неправды в правду».
Не случайно автор в этой попытке проникновения в область отношений Бога к миру употребляет столько чисто юридических терминов и выражений[322]. В своем понимании искупления он остается в той же сфере «юридических» понятий и представлений, что и отвергаемые им теории.
Автор не говорит ни о гневе Божием, ни о необходимости жертвы для удовлетворения Божия правосудия, но все же он сохраняет понятие «закона неумолимого правосудия», к которому мог, но «не благоволил обратиться Творец мира для уничтожения виновников зла» только потому, что Сын Божий, «ответственный» за мир, «обвинил Себя Самого» в грехах мира и, следовательно, заменил Собою действительных виновников.
Сами понятия, употребленные автором: «ответственность» и «обвинение» — требуют ответа не только на вопросы «за что?» или «в чем?», но и на вопрос «перед чем?». И на этот вопрос у автора не находится ответа, кроме упоминания о «законе неумолимого правосудия», который так или иначе признается им существующим в Боге. Только безусловным действием этого закона можно объяснить, что и Сам Бог «не может» виновного сделать невиновным, согрешившего — святым, извинить грех и т. д., чтобы не превратить неправды в правду, чтобы не нарушать этого закона. Но после искупления это невозможное становится возможным не потому, чтобы увеличилось Божие всемогущество, а потому, что «осуществилась вечная правда».
315
Несмелов приводит слова апостола Павла:
317
Там же. С. 333. Об этом рассуждении можно было бы заметить, что «церковнохристианское учение» говорит не только о Божеской, но о двух природах Искупителя как Богочеловека, и возможность принятия Им грехов, и тем более Его смерть относит к Его человеческой природе, и едва ли правильно, говоря о смерти Искупителя, упоминать только о Его Божеской природе.
318
Спасение человека Богом автор неоднократно называет «чудом» (см.: Там же. С. 239, 331 и др.).
322
«Так тонко рационализируется изнутри движение любви Божественной», — замечает по поводу этого рассуждения прот. Г. Флоровский (Пути русского богословия. С. 447).