Собственное же понимание автора ставится им в связи с основными христологическими началами его системы и, по–видимому, должно включать все верные мысли предшествующих попыток без их односторонности.
Но прежде рассмотрения понимания автора необходимо отметить, что, определяя «факт, непреложно засвидетельствованный Словом Божиим и столь же явственный для нашего непосредственного религиозного сознания», автор не обратил внимания на то, что не все в его формуле является бесспорным и общепризнанным.
Безусловно, эту формулу нетрудно обосновать текстами Священного Писания, что автор и делает. Но в Слове Божием имеются и другие тексты и понятия, выражающие учение об искуплении: наименование воплотившегося Сына Божия Спасителем и Его дела спасением[926]. Поэтому, в точном соответствии со вселенским Символом веры («нас ради человек и нашего ради спасения…»), сущностью догматического учения об искуплении является признание причинной зависимости спасения человека от всех домостроительных дей ствий Сына Божия. И только после этого устанавливает самое понятие «искупления»[927]. Поэтому первым вопросом, на который должно ответить богословское объяснение догмата искупления, является вопрос, «почему воплощение, крестная смерть и воскресение Сына Божия спасают человека?», а не вопрос: «кому принесена жертва?» и т. д.
Точно так же следует обратить внимание, что избранные отцом С. Булгаковым термины (на русском языке): «умилостивление», «оправдание», особенно в первой же ссылке автора на Священное Писание (Рим 3), — являются спорными не только в отношении содержания, но и в отношении правильности их перевода[928].
Избегая истолкования этих терминов, автор или склоняется к их буквальному (по русскому переводу) пониманию, что уже предопределяет известную стилизацию последующего истолкования, или допускает неясность в положении, принимаемом в качестве основного тезиса. Эта неясность еще более возрастает в последующем изложении, которое по самому замыслу автора должно быть весьма сложным.
Кратко изложить учение отца С. Булгакова было бы затруднительным, если бы этого не сделал уже он сам в особом «Автореферате».
«Бог–Любовь, сотворяя человека, в Предвечном Совете берет на Себя ответственность Творца за восстановление твари, удобопревратной в ее свободе. Жертвой предвечно закланного Агнца Он искупает и эту природную тварность, и греховную удобопревратность, возводя Богочеловека к предназначенному Ему богочеловечеству. При этом искупление раскрывается не только как дело одной Второй Ипостаси, но и совокупный акт всей Святой Троицы. Богочеловек, в силу единства Своей человеческой природы и общечеловеческой природы, отождествляется с ветхим Адамом и силой сострадательной любви делает его грех Своим собственным, Он приемлет тяготеющий над ним гнев Отца, влекущий за собой богооставленность и смерть. Это принятие смертной чаши греха совершается духовно в Гефсимании, а телесно на Голгофе и завершается смертью. Христос выстрадал телесно и духовно как бы эквивалент всех человеческих грехов, всех адских мук за грехи и чрез то упразднил силу греха, сделал его как бы несуществующим, примирил с Богом людей, которые своей свободой восхотят воспринять и усвоить это примирение, это спасение. Бог прославляет Христа за это жертвенное послушание, которым Он восстанавливает человека, и Он становится достоин и способен к принятию прославления. Последнее выражается в воскресении и вознесении, которые совершаются Отцом силою Святого Духа, но вместе с тем и соответствующей богочеловеческой силой уже Самого Христа»[929].
Но изложение это слишком кратко, а может быть, даже и нарочито неясно, хотя и из него можно заметить, что в учении отца С. Булгакова смешаны самые разнородные элементы. Причем они не составляют органического единства и могут быть рассмотрены в отдельности, что облегчает их понимание и анализ.
Прежде всего, следует выделить характерные особенности, привнесенные отцом С. Булгаковым из его софиологической системы.
В этом отношении останавливают внимание первые же положения приведенного «Автореферата» — об «ответственности Творца» и искуплении «природной тварности». Недостаточно ясные в отдельности, в соединении вместе они приводят к выводу, отмеченному в Указе патриарха Сергия.
Как бы ни понимать сущность искупления, из него нельзя исключить понятие «исправления известной аномалии» (греха и его последствий). А если искуплению подлежит природная тварность, то, следовательно, в ней заложена эта аномалия, или греховность, и восстановление твари оказывается необходимым по самой ее природе. И если Бог «берет на Себя ответственность Творца»[930] за это восстановление, то, следовательно, в Боге или Его творческом акте находится причина этой аномалии. Заключение патриарха Сергия является достаточно обоснованным: «Давая мысль о возможности ответственность за падение перенести на Творца, это учение понижает в человеке сознание греховности, то есть колеблет самое основание духовной жизни»[931].
Но отец С. Булгаков называет такой вывод из его учения недоразумением: «Когда говорится о тварности как условии греха, разумеется тварная свобода ограниченных, но свободных существ. Конечно, реальность этой свободы включает и реальную возможность и опасность падения, каковое и совершилось. Свобода есть высший дар любви Творца к творению»[932] и т. д.
Эти объяснения, сделанные притом с определенной целью, все же недостаточно ясны и не совпадают с положениями его книги, давшей основание к выводу патриарха Сергея и заключению В. Досского: «Отец С. Булгаков самое понятие тварности делает синонимом несовершенства»[933].
«Бог, — говорит отец С. Булгаков, — творя мир, берет на Себя ответственность за его спасение и решает Собою восполнить недостающее в тварности, обожить сотворенное, дать вечность становящемуся. Посему идея искупления нераздельно связана с идеей творения, а в известном смысле онтологически ей тождественна»[934], искуплением Бог «оправдывает акт творения»[935].
Из «Докладных записок» отца С. Булгакова следует заключить, что под «недостающим в тварности» следует понимать ее свободу — «возможность и опасность падения». Но свобода — «высший дар любви Творца к твари», признак ее совершенства, а не «недостающее в тварности». Вместе с возможностью греха в ней также реально существует и возможность не согрешить, иначе она и не была бы свободой.
Предположение же нужды в искуплении самой тварности может означать только детерминирование возможности греха в его необходимость, отрицание возможности не согрешить — отрицание свободы[936].
Но даже если признать, что в своих «Докладных записках» отец С. Булгаков вносит коррективы к положениям, высказанным им ранее, то и в этом случае его объяснение не является удовлетворительным. Тогда необходимо сделать вывод, что искуплению подлежит не совершенный грех и его последствия, но сама возможность греха[937]. Следовательно, искупление необходимо и без грехопадения. И в такой интерпретации учение отца С. Булгакова также остается «чуждым Святой Православной Церкви»[938].
927
«Главным понятием евангельского благовестия служит спасение людей», — говорит в цитированной выше (см. гл. III) статье профессор Муретов. Понятия же «жертвы», «выкупа» и т. д. хотя и имеются в Слове Божием, но служат как бы некоторой логической связкой для истолкования факта спасения человека воплотившимся Сыном Божиим. Поэтому, при всей бесспорности, начало формулы отца С. Булгакова: «Христос принес искупительную жертву в Своей Крови» — может быть правильно понято только исходя из понятия «спасения», отсутствующего в формулировке автора, которое случайно или намеренно не употребляется автором в его изложении догмата искупления.
928
О различии в переводе — «умилостивление» или «очищение»; «искупление» или «избавление» — см. выше, в главе III.
Термин «оправдание» (по–видимому, 8iKaioa\>vri; отец С. Булгаков ограничился русским переводом) понимается в школьных курсах в значении «юридическом» — декларативном объявлении виновного невиновным, неподлежащим ответственности, но его вернее понимать в значении «праведности», то есть что в силу искупительной жертвы грешник перестает быть грешником, действительно — онтологически — очищается от греха (см. книгу профессора Мышцына и статью митр. Антония).
При буквальном же (в русском переводе) «юридическом» понимании термина «оправдание» можно дойти и до крайностей «оправдания верой», протестантского «аномизма» XVI века.
930
Впервые понятие «ответственности Творца» было употреблено В. Несмеловым, от которого могло быть заимствовано отцом С. Булгаковым. Но и у проф. Несмелова рассуждения об этой ответственности являются наиболее слабой частью его истолкования искупления (см. гл. II наст, исслед.).
933
Лосский В. Спор о Софии. Париж, 1936. С. 55. Об «относительной неудаче» первого творения отец С. Булгаков говорил еще раньше (см.: Свет невечерний. С. 345).
936
Если Булгаков и не говорит об этом прямо, то это заметно из его терминологии. В частности, неясно употребление им понятия «судьбы Богочеловека», «судьбы мира» и т. д. (см.: Агнец Божий. С. 366, 375, 376 и др.). Эти выражения нельзя считать случайными. Вся система отца С. Булгакова обращает историю падения и домостроительства спасания человека в природный, Божественно–космический процесс — «софиологический детерминизм» (см.: Лосский В. Спор о Софии). Не у одного только отца С. Булгакова «софиология вытесняет проблематику свободы» (Отзыв В. Н. Ильина о книге отца П. Флоренского// Путь. 1930. N° 20.).
937
«В тварности человека» заложена возможность греха, и ее‑то преодоление — не только греха, но и самой тварности — и приемлет на Себя Сам Творец (см.: Агнец Божий. С. 375).
938
О Софии — Премудрости Божией. С. 19. Возражая патриарху Сергею, отец С. Булгаков говорит, что «богословствующей мысли… естественно соединять творение и искупление в единый Предвечный Совет Божий» (Агнец Божий. С. 491). Это стремление богословствующей мысли вполне законно, но при условии ясного сознания ограниченности проникновения человеческой мыслью в вечные Божии советы (Мои мысли — не ваши мысли — Ис 55, 8). Попытка отца Сергия Булгакова, вносящая понятия «ответственности Божией» и «необходимости оправдания творческого акта», явно неудовлетворительна по причине несоблюдения указанного условия.
В русской богословской литературе попытки такого соединения имелись у проф. Несмелова и в брошюре Н. Боголюбова «Творение и искупление».
Опыт такого соединения имеется и у самого патриарха Сергия: «Подвиг искупления начинается с самых первых мгновений Его земной жизни, и даже с самой вечности, почему Господь Иисус Христос и назван «Агнцем, закланным от сложения мира»» (Указ… С. 14). «Господь, от вечности осудив зло на погибель, тем не менее от вечности же решил не отвергать за грех человека… Ради Своей любви Бог, не желая вменять людям вражды их к Себе, послал Сына Своего, чтобы примирить людей с Собою» (Сергий (Страгородский), архиеп. Православное учение о спасении. С. 166, 167).
При таком понимании можно было бы повторить и слова отца С. Булгакова: «Крест Христов вписан в творение уже при самом его возникновении» (Булгаков С., прот. Агнец Божий. С. 375), но это все же выражало бы мысль об искуплении — избавлении согрешившего человечества от греха, а не от тварной ограниченности.