На следуюш, ее утро, поскользнувшись на камне, Пашка вывихнул ногу.
Дни теперь тянулись долго. Пашка не шел, а тащился. Он давно потерял берет, комбинезон его обтрепался, из прорех торчали серебристые сталикетовые нити. Мучительно болела нога, которую Пашка так и не смог вправить. Пищевые таблетки кончились, он питался безвкусными ягодами, срывая их по дороге. Его лихорадило, лоб горел. Однажды Пашка с испугом понял, что у него начинаются галлюцинации: он отчетливо слышал жужжание орнитоптера. Но здесь не могло быть орнитоптеров! Он слышал, как с неба раздаются далекие голоса. Они звали его, Пашку… В тот день стажёр впервые разрешил себе подумать, что может и не дойти.
И зверь. Зверь всегда был рядом. Он шел то сзади, то сбоку, то впереди. Когда он слишком уж приближался, Козлов кричал, и зверь уходил. Но и тогда его присутствие ощущалось. Казалось, он догадался, что человек слабеет с каждым часом, и терпеливо поджидает, когда тот упадет.
— Подлец! Мерзавец! — ругался Пашка сквозь стиснутые зубы. — Пошел отсюда! Все равно не дождешься! — из последних сил кричал он, заметив между деревьями бесшумную серую тень. Зверь послушно уходил. Но с каждым разом он оказывался все ближе и ближе.
Не веря своим глазам, Пашка смотрел на горы. Он все-таки дошел. Дошел! Дошел, понимаете вы это?! Как он будет карабкаться еще двести километров по скалам, стажер сейчас не думал. Он знал, что пройдет и их. Не может не пройти.
А потом вдалеке снова раздалось знакомое жужжание, и Пашка понял, что это не галлюцинации. Его искали не только на старом маршруте.
— Козлов! — говорил с неба осипший от усталости голос Антона Радыгина. — Если вы нас видите, подайте сигнал. Если вы нас видите, подайте сигнал.
— Вижу, — сказал Пашка, — отлично вижу! Обязательно подам.
Он оглянулся в поисках хвороста и замер. Зверь был на расстоянии прыжка. Задрав к облакам морду, он тоже прислушивался. Потом посмотрел на Пашку.
— Уходи, — тихо сказал Пашка. — Я тебе не достанусь. Если ты останешься, тебя убьют. Я не хочу, чтобы тебя убили. Уходи.
Зверь сделал осторожный шаг вперед.
— Пошел! — взревел Козлов. Зверь отступил. Он не ушел. Улегся невдалеке и терпеливо ждал.
Приволакивая распухшую ногу, Пашка с остервенением собирал хворост. Не так уж трудно оказалось натаскать целую кучу. А теперь привалить сверху прелыми листьями, чтобы дым был гуще. А теперь взять зажигалку и поджечь.
Сырые ветви разгорались плохо. Огоньки тихо тлели на коре, упорно не желая увеличиваться.
— Подайте сигнал. Подайте сигнал, Козлов! Если вы нас видите…
Чем-то Радыгина привлек именно этот участок леса. Голос то приближался, то удалялся, но орнитоптер кружил именно здесь, в Пашкином секторе. Антон молодец, думал Пашка, раздувая непокорные язычки пламени. Если уверен в чем-то, ни за что не отступит. Он меня вытащит, этот зануда Антон Радыгин.
И тут раздался страшный треск. На поляну вышел крокозавр. Пашка попятился. Прямо на него целеустремленно перли тридцать тонн мышц, зубов, брони и упорной злобы. Стажер искоса взглянул назад: зверь тоже вскочил и принял боевую стойку. Хвост его вытянулся в струну, зубы были оскалены, из груди рвалось торжествующее рычание.
— Что, дождался? — грустно спросил Пашка. — Беги отсюда, а то и тебя сожрут. Или ты хочешь предварительно свести наши счеты? Не советую, не успеешь…
Пашка знал, что это конец. Либо зверь, либо крокозавр — один из них сейчас его прикончит. Костер наконец-то разгорелся, но помощь придет слишком поздно. А жаль. Бедный Радыгин, бедные ребята…
Умирать в слюнявой пасти крокозавра было слишком противно. Пашка повернулся к нему спиной, решительно шагнул навстречу зверю.
— Ну! Вот я. Бери.
И зверь прыгнул.
Хищник никогда не простит обидчика. Но только друг платит добром за зло. Кто же ты, Зверь?
Пашка лежал навзничь, глядя в небо, на стремительно приближавшуюся каплю орнитоптера. Где-то рядом глухо булькала кровь: Зверь разорвал крокозавру горло одним ударом острых клыков. Сейчас он сидел возле Пашки. Встал. Наклонился. Влажный прохладный нос проехался по лицу стажера. Длинный мягкий язык лизнул его в щеку. Извинительно помахав хвостом, Зверь отбежал к ручью и с шумом принялся лакать воду. Совсем как собака. Пашка рывком поднялся, захваченный внезапной мыслью. Как собака?..
«А я-то! — подумал Пашка с раскаянием. — Всадил в него лошадиную дозу наркотика, орал на него, гнал прочь… Бедный песик! Сколько же надо иметь доброты и верности в сердце, чтобы остаться с таким неблагодарным типом, идти за ним, охранять — и все без малейшей надежды на взаимность?!»