Заинтересовавшись псевдоокном, я чуть было не забыла, зачем я вообще сюда пришла. Из задумчивости меня вывела зловещая тональность музыки отсека. Я оторвалась от окна и увидела, как над дверью замигала надпись: «Больной, 1 шт.» Секундой позже на пороге появился средних лет мужчина. Мрачно швыркая носом, он направился ко мне и шлепнулся на диагностическую кушетку. Та затрещала то ли от усердия, то ли от его веса, и на поверхности стола передо мной появилась надпись: «Никаких известных заболеваний у больного не обнаружено. Точность диагноза – 5,3 по 10-ти бальной шкале».
Прочтя эту малополезную надпись, я решила брать пациента за рога и сказала:
- Здравствуйте. Меня зовут Валентина Козлова, я новый врач.
- А, мы с вами однофамильцы, я тоже Козлов, - мрачно отозвался пациент. – Я поэт.
- Ой! – преисполнилась почтения я. – Неужели вы тот самый Козлов, чье стихотворение мы проходили в школе?!
- Да, это я, - сказал он еще более мрачно.
- Так на что же вы жалуетесь? – удивилась я.
- У меня творческий кризис. Совсем не могу писать.
- Не волнуйтесь, у всех поэтов бывают творческие подъемы и спады, - сказала я ласковым, как у отсека, голосом.
- Да?! – как-то чересчур агрессивно отозвался знаменитый поэт. – Вы посмотрите, разве это на что-то похоже?!
Он порылся в кармане и протянул мне маленький компьютер-блокнот. Я взяла его и прочла:
- «Космический корабль: в-ж-ж, в-ж-ж, пи-ип, пи-ип, пи-ип…»
- Видите, какое убожество? – самобичевнулся Козлов, глядя сквозь меня и пуще прежнего швыркая носом. – А следующее я вообще не докончил: никак не могу придумать, что писать дальше. Позвольте, я вам прочту. Оно называется «Инопланетяне». …Курдык-мурдык, ляля-каляля… Вот видите?! А дальше – не могу!
- Можно продолжить так: кха чха ик-ик-ик, - предложила я, вспомнив длинноносых.
- В принципе, можно, - поморщился Козлов и с ненавистью посмотрел в псевдоокно.
- Я ведь и сама сочиняю, - скромно вякнула я. – Тоже, бывает, мучаюсь, пока рифму подберу…
- А, вы пишете с рифмой? Ничего, все с этого начинают. Я надеюсь, вы не обидитесь, девушка, если я не стану слушать ваши стихи – сами понимаете, нужно сначала поработать над собой, достичь определенного уровня. Каждый стих, - Козлов снова зверски шмыгнул носом, - каждый стих должен быть для тебя мучением и одновременно откровением, каждое слово надо процеживать через сито сознания и выдирать из подсознания то, что осталось… Вы меня понимаете?
- Да, конечно, понимаю, - согласилась я. – Постараюсь вам помочь, так как стихи у вас и вправду никуда не годятся.
Козлов вдруг быстро поднял голову и зарычал:
- Мне интересно, кто научил вас хамить прямо в лицо. Если вы считаете себя столь умной и талантливой, вы должны не просто осуждать произведение, но делать это не голословно, а аргументировано, и эта дилетантская манера…
- Вы сами сказали, что стихи у вас плохие! – вскочив из-за стола, заорала я на больного. – И у вас не творческий кризис, а насморк! Против него я вам дам таблетку, а стихи у вас всегда были и есть одинаковые, потому что это вообще не стихи!
- П-ш-ш-ш, - сказал ароматизатором медицинский отсек и врубил успокаивающую музыку.
- Я больше сюда не приду! – перекрикивая ее, завопил поэт Козлов.
- Ну и пожалуйста! – гаркнула в ответ я и выдала экспромтом:
- Стих без ритма и без слов
Написал поэт Козлов.
Для него он – откровенье,
Для читателя – мученье!
За Козловым с шумом захлопнулась дверь отсека. Я рухнула на диагностическую кушетку и уставилась в псевдоокно, мрачно ожидая последствий.
…Последствия не замедлили проявиться. Над дверью загорелась надпись «Больной, 2 шт.», и вошли две штуки, но не больные, а капитан и штурман.
- Я вынужден объявить вам выговор с занесением, - сухо сообщил мне Зуммеров. – Ввиду того, что вы проявили агрессию по отношению к тонкодушевноорганизованному человеку, он теперь не проявляет желания идти на контакт с иным разумом. Таким образом, из-за вас инопланетяне будут лишены возможности лицезреть талантливость землян.