ГЛАВА 30
Я мчалась по коридору, сияя не хуже той звезды, вокруг которой уже два дня вращалось Ануну. Хотя, возможно, вращалось оно чуть больше или чуть меньше – корабельные часы еще не были отрегулированы как следует, а личные часы пассажиров и роботов показывали почему-то совершенно разное время. Оказалось, что таймеры, заложенные в роботах, никто не регулировал за ненадобностью, а пассажиры привыкли надеяться на свои умные отсеки. Так что сейчас было где-то 6 или10 утра. Я уже успела позаниматься с Синдереллой Ивановной. Мы с Денеб учили, какое противоядие нужно применять в случае укусов ядовитых змей или насекомых. Эти знания мне очень пригодились - разморозившийся террариум еще не весь переловили, да и насекомые бегали повсюду. Травить их запрещалось, роботы их не трогали, чтобы не повредить своими грубыми щупальцами с неотрегулированным зажимом, поэтому попадающиеся мне навстречу люди были облачены в высокие сапоги, закрытые резиновые комбинезоны и резиновые же перчатки. Особо опасливые нацепили подобие намордников с очками, и из-за этого их не только невозможно было узнать, но и понять, что они говорят. Утешало лишь то, что они все равно ничего не слышали – уши у них были плотно заткнуты с целью защиты от мелких насекомых…
Наскоро приняв двух укушенных громадным жуком больных и изловив по их просьбе самого жука, засевшего у них в отсеке в кровати, я попыталась сходить позавтракать, но система синтезирования пищи работала еще довольно плохо. Возможно, бесцветная скользкая солоноватая каша и не была вредна для организма, но ели ее лишь несколько несчастных студентов пищевого института, пытающихся отладить хандрящую столовую. Сдавшись и выпив стакан горьковатой воды, я направилась в больницу навещать штурмана, заодно надеясь там и поесть – больничная пищесинтезирующая система работала хорошо.
…Пройдя через ионный душ, я вошла в комнату для озонирования и обнаружила там некие изменения: с потолка свисала огромная паутина, на ней скромно сидел не очень большой, но сложной формы реликтовый паук и доедал попавшую к нему в сеть реликтовую муху величиной втрое больше него. Озонирование, его, похоже, только взбадривало. Решив, что муху все равно уже не спасти, а паука я заберу на обратном пути, я додезинфецировалась и вошла в больницу.
Штурман не спал и не бредил: он лежал, периодически пытаясь высвободить из кровати руки и морщась от необыкновенно противной музыки, наигрываемой ему помещением.
- Валь, ты не могла бы выключить эту пытку? – обратился он ко мне. – Представляешь, это музыка моего мозга.
- А, тогда понятно, – успокоила его я. – У меня она еще хуже. Сейчас я с ней разберусь… Покажите, пожалуйста, состояние больного.
Стена над кроватью посветлела и вывела сама на себе шрифтом для слепых: «Температура 35,3, пульс 60, очаги поражения ликвидированы». На стене быстро проявилась схематичная человеческая фигура сине-красного цвета, где синенькие места обозначали здоровое состояние органов, а красные – больное. Красных мест осталось совсем мало. Я выключила музыку штурмановского мозга, постучала по пульту рядом с кроватью, программируя лечебные процедуры на следующий час, и радостно сообщила:
- Ты теперь почти совсем синий! Скоро уже можно будет вставать.
Штурман фыркнул и попытался тряхнуть косичками, но этого у него не вышло: заботливая гигиеническая система расплела, вымыла и гладко расчесала ему волосы, любовно отрезав секущиеся концы.
- Ну, если синева признак здоровья, тогда я могу встать хоть сейчас.
- У тебя упадок сил, - пристрожилась я. – Тебе надо больше есть. И спать.
- Куда больше? – ужаснулся штурман. – Я же тут ничем другим не занимаюсь, а пока музыка мозгов играла, даже пришлось не думать – когда начинаешь усиленно мыслить, этот так себе музон превращается в такую какафонию…
- Количество сказанных вами слов превышает дневную норму, - запищала больница. – Рекомендуется усиленный отдых…
- Валька, сделай что-нибудь! – застонал штурман.
- Заткнись, теперь я здесь хозяйка! – гаркнула я больнице и добавила повежливей:
- Просьба не подавать речевых реплик, идет медицинский осмотр.
Больница грустно пискнула и побелела от огорчения.
- Ну, как там дела? – поинтересовался штурман.
- Вроде бы все улучшается. Как хорошо, что ты тогда подсказал нам сделать фильтрацию!
- Я бы еще много чего подсказал, если б вы меня не усыпили, - заметил штурман.
- А откуда ты про это знал? – осторожно задала я долго мучивший меня вопрос.
- Чего ж я должен не знать, как устроен мой корабль! – удивился штурман и вдруг, вздрогнув, посмотрел на меня с каким-то пытливым выражением в глазах. Тихая музыка, на которую был положен его пульс, резко убыстрила темп. Больница мигнула, но ничего не вякнула и злобно написала на всех стенах огромными черными буквами: «Больному нельзя волноваться».