ГЛАВА 48
Отогнав возникшие при виде надписи трусливые, но привлекательные мысли о ночевке в медицинском отсеке, я решительно выпрямилась, отчего мои пружинные сапоги громко хрупнули, и хлопнула рукой по красной дверной поверхности.
Дверь как-то слишком поспешно открылась. Я сделала прыжок через порог и застыла, потому что дальше прыгать было некуда: все остальное место занимал сюрприз.
Отсек заполняли икрысы. Вначале мне показалось, что их десять, потом – что их двадцать, потом я насчитала четырех: двух больших и двух относительно маленьких, то есть ростом чуть пониже меня.
Один из этих маленьких с увлечением совал лапу в тумбочное отделение моей кровати, другой совал обе лапы в холодильное отделение, чуть левее видный мне со спины икрыс крутил настройки псевдоокна, а правее другой взрослый икрыс, присев на корточки, энергично рылся в моей сумке. Предательский отсек помалкивал, как ни в чем ни бывало наигрывал свою обычную музыку и зеленел стенами.
- Молодец, - сказала я ему. – Сюрприз так сюрприз.
Икрысы дружно обернулись. Тот, что крутил настройки – самый высокий и толстенький, облаченный в ярко-синий балахон и имеющий на макушке вместо прически что-то вроде рыжего фонтана из шерсти, оставил вконец свихнутое псевдоокно, стукнул хвостом и сказал:
- А, прифет.
Подумав о том, что их много, а я одна, и лучше не портить отношения с ними сразу, я за неимением хвоста топнула ногой, забыв, что она обута в пружинный сапог, и, подлетев к невысокому потолку, крикнула:
- Очень приятно!!!
Икрысы синхронно подняли и опустили морды, проследив за моим полетом. Когда я кое-как поймала равновесие, они столпились вокруг меня, протягивая лапы, то ли для приветствия, то ли, что скорее, для того, чтобы пощупать мое платье и волосы.
- Меня зовут Валентина Козлова, я корабельный врач, - представилась я своим многочисленным гостям. – А вас всех как зовут?
- Цыка, - быстро отозвался икрыс в синем балахоне, ухитрившись одновременно икнуть и прищелкнуть языком. – А это - Хика.
Теперь я поняла, почему морда и оранжевый балахон второго икрыса показались мне смутно знакомыми. Представленная Хика, явно памятуя о диагностической кушетке, искоса зыркнула на меня и молча приподняла верхнюю губу, показав зуб.
- Вьюк и Фьюк, - допредставила Цыка оставшихся икрысов.
- Здрафте! – гаркнул Фьюк – тощий большеухий икрысенок в коротком и дырявом черном балахоне. Вьюк был повыше, с гладкой белой челкой, более интеллигентным на морду, с большими, и, как ни странно, голубыми глазами. Лап он ко мне не протянул, потому что они у него были заняты моим компьютером-тетрадкой, которую он вытащил из тумбочного отделения кровати. Медленно открыв рот, через какое-то время он издал звук:
- А нельзя покорофе тевя звать, а не Валенфина?
- Не прифтавай, - одернула его Цыка. – Может, она хофет, чтоб ее длинно звали.
- А ефли я не хофью ее длинно звать, - огрызнулся Вьюк.
Мне стало понятно, что если у икрысов и были какие-нибудь образовательные учреждения, то правила этикета там преподавались как-то не так. Временно сделав скидку не разницу менталитетов, я вступила в беседу с наиболее дружелюбной на вид Цыкой:
- Вы, значит, все у меня будете жить?
- А конефно, - охотно отозвалась она и уселась на мою кровать при молчаливом согласии отсека. – Фсе-фсе.
- А не тесновато будет? – поинтересовалась я, постучав предательское жилье по стенке.
- Во избежание стресса запрещено разлучать общественные ячейки иного разума, - отрезало оно.
- Значит, это все ваши дети? – опять переключилась я на Цыку. Та потерла мохнатой лапой широкую переносицу и так же доброжелательно сообщила:
- Нет, мой только Фьюк.
- А Вьюк вам кто?
- Никто.
- А Хика?
- Тове.
- А что же они тогда тут делают?
- Они - нифево. Мы живем фсе вместе.
- А у Вьюка есть родители?
- Наферное… Вьюк, ик-ыки-цка?
Вьюк, уже забравшийся в ванный угол и что-то там отковыривающий, неразборчиво икнул.
- Гофорит, фто есть, - добросовестно перевела Цыка.
- Ну и где они?
- А какая равница?
Я затруднилась как с ответом, так и со следующим вопросом. Наши разумы искрили, но не контачили, и наступившую тишь вначале нарушал лишь треск разоряемого Фьюком ванного угла, а через минуту этим основательно занялась громкая связь.