Перепланировавшийся отсек имел теперь странную грушевидную форму, зато несравненно больший размер. Моя кровать передвинулась чуть ли не к самой двери, возле нее образовался дополнительный ванный угол, а на оставшейся весьма небольшой площади возникли еще четыре универсальных ложа, стоящих почти вплотную друг к другу: выяснилось, что у икрысов очень маленькое личное пространство. Старый ванный угол остался в их распоряжении – впрочем, по назначению они им никогда не пользовались, предпочитая хранить там мешочки со своими многочисленными семенами. Отсек стоически сносил эти вольности, чтобы не нарушать процесс адаптации иного разума. Никакой перегородки между нами, даже прозрачной, он воздвигнуть не захотел во избежание обособленности нас друг от друга, и теперь, когда я приходила с работы, мне в буквальном смысле некуда было деться от икрысов, которые спали по пять часов в сутки, а остальное время беспрерывно говорили со мной и друг с другом на своем и на нашем языке, развинчивали и отламывали все, до чего могли достать лапой или, что было их любимым занятием, рассаживались кружочком, вываливали из моей сумки все вещи и увлеченно их рассматривали, в сто пятидесятый раз делясь впечатлениями. Мои слова о том, что это мое, они не воспринимали всерьез, а на мои вопросы, что было бы, если бы я тоже лазила по тумбочным отделениям их кроватей, они отвечали «нифево». Повоевав три дня, я сдалась.
Впрочем, немного примирило меня с инопланетянами то, что теперь, какая бы нервная обстановка не царила в отсеке, не смел пшикнуть ни один пульверизатор: у Хики оказалась на него аллергия. Музыка мозга также больше не лезла к нам, потому что Цыка, один раз услышав ее, методично оборвала все проводки, а новые не выросли.
В общем, икрысы оказались все же гораздо лучше моих ужасных ожиданий, а что касается населения Ануну, то большая его часть вообще была в полном восторге от своих соседей, видимо, находя в них родственные души. Напрасно Звездолет Андреевич по нескольку раз на дню ломился в рубку, чтобы объявить по громкой связи, что желающие могут явиться к нему на психологическую консультацию под названием: «Как избавиться от неосознанного отвращения к инопланетянам»; в его большой ярко-розовый медицинский отсек являлись только вездесущие икрысы, психику которых он еще не успел изучить, поэтому консультировать отказывался. В конце концов корабельный психолог дошел до того, что как-то заглянул ко мне с жалобами на угнетенное состояние духа. Я утешила его тем, что перманентно радостное настроение вредно для психики, которой, как сказал когда-то он сам, нужно разнообразие, и поспешно с ним распрощалась, сославшись на то, что мне нужно готовиться к экзамену.
Этот экзамен решил устроить мне под нажимом Синдереллы Ивановны главный врач. Заключался он в том, что я должна буду поставить диагноз без помощи стола-энциклопедии и диагностической кушетки, и если мне это удастся, то я буду официально считаться настоящим корабельным врачом, а не временной заменой Клена Ивановича Марсианинова.
Этот экзамен у меня был как раз сегодня…
- Вайка!!! – завизжал Фьюк, треснув лапой по моей кровати, и я поняла, что задремала.
- Придумала рифму?
- Я ж уже сказала «возниженность», - строго нахмурившись, изрекла я. – Неужели ты глухой при таких ушах?
- Нет такого флова!
- А ты разве не знаешь, что все великие поэты занимались словообразованием?
- Не внаю, - честно прошепелявил Фьюк, завертев усами.
- Ну так знай, бери возниженность и не приставай ко мне: у меня сегодня экзамен.
- А возниженность по фмыслу не подходит, - упорствовал икрысенок. Я уже открыла рот, чтобы сообщить, что отсутствие смысла никогда не смущало великих поэтов, но тут, на мое счастье, проснулась Цыка.
- Опять пристаешь?! – набросилась она на сына. – У Вайки сегодня эквамен. Ей надо фпать.
- Нет, теперь уже мне надо идти, - тяжко вздохнула я и выбралась из ложа.
- Какую тфяпку тебе дать? – деловито поинтересовалась Цыка, роясь в моем тумбочном отделении.
- Пуфть Вайка сама и берет тфяпку, - недоброжелательно встряла тоже проснувшаяся и все еще недолюбливающая меня Хика. Цыка что-то строго икнула ей по-икрысиному, пыхтя, поднялась и сунула мне в руки блестящий комбинезон с голографическими разводами. Я машинально натянула его и попросила отсек:
- Скажи-ка время.
- По корабельному времени семь условных часов, тридцать условных минут сорок условных секунд… - сообщил он, синея. – Для полноценного отдыха вам нужно еще три часа сна. В чрезвычайном случае!!! – повысил он голос на несколько децибел, поскольку я молча направилась к двери. – Сон может быть заменен массажным душем, иначе открытие двери не представляется возможным.