Мне снова представилась картинка.
Огромный бурый медведь в тяжком сне ворочается в грязной берлоге весь обтянутый тонкой золотой паутинкой. В узлах её торчат маленькие беленькие колоколенки с золотыми куполочками, крестиками, колокольцами. Возле каждой — маленький серенький паучок. С длиннющим, вроде комариного, но значительно длиннее, хоботком. Все эти паучки вразнобой втыкают свои хоботки глубоко в шерсть медведя. Погружают. Впрыскивают туда что-то обезболивающее, успокаивающее, утешающее, парализующее, разжижающее… И тянут оттуда, из-под шерсти, из-под кожи, из тела… Из сердца, разума, души…Тянут разное: золото и хлеб, вещи и людей. И то, что лично меня бьёт по глазам — информацию. Обо всём. О каждом. А потом впрыскивают свою добычу в сеть, и образовавшиеся вздутия-пузырёчки на нитях паутины двигаются к церковкам побольше, к епископским дворам, к митрополичьему, куда-то дальше, «за синее море». И эти узелки надуваются, разрастаются, расползаются проплешинами по медвежьей шкуре. Медведь стонет, дёргается… Но — не просыпается. Остаётся в своих кошмарах, в своём наркотическом, «опиумном» сне.
И вновь меня удивляет реалистичность Твена. Его Янки, пожалуй, единственный из попаданцев, кто осознанно столкнулся с церковью в своём прогрессорстве. Который попытался понять проблему и предложить хоть какой-то выход из этого безвыходного положения.
«Попы — неприятнейшая порода, но иногда они выказывали себя с хорошей стороны. Я имею в виду некоторые случаи, доказывающие, что не все попы были мошенниками и себялюбцами, и что многие из них, особенно те, которые сами жили одной жизнью с народом, искренне, бесхитростно и набожно старались облегчить страдания и горести людей. Мне это не очень нравилось, потому что привязывало народ к господствующей церкви. Что говорить, без религии пока не обойдёшься, но мне больше нравится, когда церковь разделена на сорок независимых враждующих сект, как было в Соединённых Штатах в моё время. Концентрация власти в политической организации всегда нехороша, а господствующая церковь — организация политическая: она создана ради политических целей; она выпестована и раскормлена ради них; она враг свободы, а то добро, которое она делает, она делала бы ещё лучше, если бы была разделена на много сект. Быть может, я и не прав, но таково моё мнение. Я, конечно, всего только человек, всего один человек, и моё мнение стоит не больше, чем мнение папы, но и не меньше».
18 июня 1870 года Первый Ватиканский Собор принял догмат о непогрешимости Папы Римского. «Все церковные догматы могут изменяться, кроме непогрешимости папы». Подтверждено в 1965 году Вторым Ватиканским собором. И тут Твен со своим: «моё мнение стоит не больше, чем мнение папы, но и не меньше»…
«Янки» был именно церковью и сокрушён. Вместе со всеми его нововведениями:
«Город, когда-то сиявший электричеством, словно солнце, был теперь погружен во мрак и стал даже чернее окружающего его мрака, темным сгустком лежал он в черноте ночи. Мне почудилось в этом нечто символическое — знак, что церковь одолела меня и погасила все светочи цивилизации, зажжённые мною».
Именно церковь, воинствующий монашеский «Святой Орден», поднял «серую волну» штурмовиков в Арканаре, устроил там бойню, уничтожая «книгочеев», и довёл другого попаданца — благородного дона Румату Эсторского, до массового убийства людей.
«Янки» написан в 1889 году. У меня на столетие с лишком больше опыта человечества. Да и Родина у меня другая. Сектанты, хоть — Никоновского раскола, хоть — Демократической России, не вызывают у меня желания видеть их в сорока разновидностях. Но и «правильные», здесь — Константинопольского патриархата — попы, даже в варианте «не все попы были мошенниками и себялюбцами», вызывают у меня тревогу. Я просто знаю — как церковь ломает даже серьёзных людей из моей эпохи. «Ломает» — «добровольно и с песней».
В «Отроке» туберкулёзный поп христосуется на Пасху с прихожанами, проводит обряды крещения младенцев и богослужения среди мальчишек-подростков. И на каждом выдохе, на каждом стихе читаемой во славу Христа молитвы, выбрасывает в воздух мириады экземпляров своей палочки Коха. Насыщая ею и храм божий, и будущую крепость Погорынского воеводы, и предметы ритуалов, и поверхности икон, к которым верующие будут прикладываться…
Как может «Бешеный Лис», человек опытный, битый жизнью, сидевший в Демократической России, где 30 % зеков — туберкулёзники, бывший старший офицер — не понимать, что у него в селении бактериологическая бомба?! Непрерывно и активно действующая. Каковы бы не были дружеские, душевные отношения, но его приходской поп — отец Михаил, диагноз которому чётко ставит попаданец, должен быть немедленно изолирован от людей. И, безусловно, не допущен в массовые скопления жителей, прежде всего — на службы в церковь. Удивительно, но вполне разумный человек настолько осчастливлен надеждой найти «смысл жизни» в церковных концепциях 12 века, влиться душой своей в золото иллюзий православных церковников, что пренебрегает своим прямым долгом — защитой своих близких, своих соратников. Термин «тубдиспансер»?… — сплошная амнезия. Минуты душевого счастья — для себя, годы выхаркивания лёгких и медленная смерть — для своих людей. Так срабатывает «божественная сила» в руках даже «хорошего человека».