К обеду собрались в узком семейном кругу. Шестнадцать родных и близких людей. Журналистка, начинающий корреспондент газеты «Вечерняя Рязань», наматывала круги вокруг дома. Осоловевшая и потрепанная, будто с третьими петухами встала и пешком из города шла. Что — то бурчала в диктофон, и сама с собой разговаривала. Правнуки Венеры и Демира ненароком мячом пнут акулу пера, и хихикая, прячутся за смородиной.
— Лизонька, мама зовёт к чаю, готовы все! — Лариса выглянула из окна с резными наличниками.
— О, разверзлись хляби небесные, — пробубнила сквозь зубы Лиза, разглядев узоры на ставнях. Вспомнилась ей научная работа в институте о символах старославянских на окнах. По низу птички, зверушки — к плодородию. Наверху наличников солнышко и линии волнистые — те самые хляби (нижнее небо, несущее живительную влагу). «Символично», — подытожила про себя журналистка, входя в дом.
Огромный стол, покрытый кружевной белой скатертью, в центре светлой комнаты. Во главе стола — Венера в бардовом крепдешине. По левую руку плюгавенький дедок, чей вид абсолютно противоречил её представлению о человеке, призывающим мир к революции. «Хотя…на Ленина похож чем — то», — улыбнулась Демиру Лиза и уселась на предложенный стул чернявым бугаем, по правую руку от хозяйки дома.
— Сегодня мы собрались не все, от чего сердце моё кровью обливается, ну что ж… Витенька, Артемий, Дмитрий, Лёнечка, Мариюшка, Толенька, Павлик, царство небесное, — Венера набожно перекрестилась. — Дети мои, то, что сегодня расскажу, касается вас. Скоро мы с отцом отправимся туда, где и познакомились. Пришло время. Но камень с сердца надобно снять, пусть будет рядом пришлый человек. Я так решила. Может, легче новости мои воспримутся. Да, ваша мать всю жизнь жила так! Важно было, что скажут люди. Важно имя доброе сберечь! Для вас думала, лучше так! Вот она от имени тех людей и скажет. Права я или нет?
— Не томи мать, если про похороны, то подпиши бумаги, давно прошу, на дом, что Толик записал на тебя. Продадим, и на пышные поминки, и на 5 свадеб хватит, — огромный детина огладил бороду и заржал во весь голос, постучав по столу руками.
— Хватит, Егор, тебе лишь бы что продать, а зарабатывать не научился, — вставила холеная рыжеволосая дама лет пятидесяти, поправив толстенную золотую цепь на шее.
— Сонька, ты — то много заработала? Трудилась она, под старпёров ложиться большого ума не надо, — выцветшая белобрысая женщина в сером платье, похожая на монашку, съязвила. И с опаской глянула на мать.
— Цыц, срамиться не надоело? — глава семейства снова стала партийным работником, руководителем Ветеринарного Управления области, Главврачом лучшего свинарника.
— Мам, не нервничай. Рассказывай уже. У всех дела, работа, не томи, домой ещё трястись из этой Тмутаракани, — откинувшийся на спинке стула худой очкарик со сверкающей лысиной на затылке высказался и поджал губы.
— Так тому и быть. Родные мои дети — не родные вы мне.
⠀ Повисла тошнотворная тишина, слышно было, как взвизгнул комар, и заклокотало в зобу сбившееся дыхание чернявого бородача. Старый Демир закашлялся в хилый кулачок.
⠀— Родилась я в Орске. В Аккермановке дом был, отцовский ещё, добротный в два этажа, саманный, с пристройками. И коров держали, и коз.
⠀ По комнате побежал нервный шепот.
⠀ Я на ветеринарного фельдшера успела выучиться до войны. А в 41–м ящур одолел. Солдатики на войне гибнут, мясо нужно, шкуры, молоко раненым. Мы ж глубокий тыл. А у нас рогатый скот на забой. Расстрельная статья. Не уберегли, все для победы! А ящур тот проклятущий и человеку передаётся. Взрослым то реже. Чаще дети. А животные перестают есть и падеж наступает.
— Мам, ну к чему это все? — ты о своих парнокопытных даже в гробу будешь разглагольствовать.
Венера даже бровью не повела. Продолжила:
— А началась уже эвакуация, люди прибывали и прибывали. Раненые, женщины, дети. Под госпиталь школы отдавали и клубы. А приехавших селили и в подвалы, и чуланы, и даже в землянки. Кому повезло больше, так теснили местных, подселяли. Помню, женщину приютила с двумя детишками, так у них в каждой складочке рубашонок, трусиков вши. Кишмя. В ушах и то вши. А водопровода нет. Экономия. Всю воду подавали на заводы. Тульский завод к нам эвакуировали, которые технику военную делали. Многие заводы, все для них, свет, вода, еда. А мы голодали. И пришёл тиф. То пострашнее ящуров. Гепатит, тиф, туберкулёз. Воду пили прям из Урала. Первая же напасть — воду кипятить не на чем без электричества. Схоронила я в тиф мать, сестру и осталась я с Лидушкой. Трёхлетней. Лидушка, — мать посмотрела с любовью на миловидную женщину, на другом конце стола, уставившуюся в чашку с чаем.