Но выходные закончились, и он улетел в Питтсбург, возвращаясь в свою жизнь, а я остался здесь, в своей. Мы как будто побывали в другом измерении и вот теперь вернулись назад. А ведь так будет и в следующий раз. Я совершенно не понимал, что чувствовал - облегчение или сожаление. Но уж точно ощущение счастья, которое переполняло меня раньше, пропало. Почему? Пока у меня не было четкого ответа на этот вопрос. Побродив по квартире, послушав тишину, я мысленно досчитал до десяти, собрал себя и взялся за кисть. Я уже видел это полотно.
2018 г. Версаль
Джастин
Было уже далеко за полночь, когда я оторвался от дневника и выплыл из своих воспоминаний. Спать не хотелось, но и сидеть тут всю ночь, было бы глупо. Завтра дела ждать не будут. А мне нужно быть бодрым. Впереди у меня было еще три дня, вернее, три вечера одиночества, и я собирался дочитать дневник, потому что чувствовал, что это будет последний раз, когда я его вижу. Но даже не это было главным. Впереди были страницы, читая которые в первый раз, мне показалось, что мое сердце медленно разрывали на части. Сейчас я уже был готов к этому, но все равно почувствовал, как задрожали руки. Это были не просто страницы, это была плачущая душа Брайана Кинни. И я хотел, просто жаждал еще раз к ней прикоснуться.
А еще я заметил, что в дневнике появились новые записи с тех самых пор, когда я видел его в последний раз. Мне жутко хотелось заглянуть в них, но я, стиснув зубы, сдерживал свое любопытство, собираясь читать все подряд, постепенно дойдя и до новых страниц.
Мне было тепло и уютно в гостиной, и я решил остаться на диване. Спать одному в огромной кровати совершенно не хотелось. Достав плед и подушку, удобно устроившись, я попытался сосредоточиться на завтрашних встречах, но незаметно провалился в сон.
Глава 5
2018 г. Версаль
Джастин
Трель телефонного звонка вырвала меня из сна. Я с трудом разлепил глаза и, нашарив свой сотовый, ответил. Моя помощница напомнила, что сегодня должны привезти новые лампы для предстоящей выставки, и через час мне обязательно нужно быть в галерее. Освещение картинной галереи – это очень важный момент. Солнечный свет разрушительно действует на полотна, поэтому, как правило, используется искусственный. Правильно подобранное освещение преображает полотно, сохраняет яркость красок, не образовывает бликов, мешающих по достоинству оценить живопись. Я всегда сам следил за установкой ламп. Конечно, я помнил об этом, но Бланш вечно перестраховывалась, напоминая мне о важных мероприятиях. Так что день будет не из легких.
Только я закончил разговор, как позвонили в дверь. Пришла наша горничная Изабель, нагруженная пакетами, очень милая француженка. Помимо уборки дома, она приносила кое-какие продукты, правда, в этот раз я не помнил, чтобы что-то заказывал.
Пока я принимал душ и приводил себя в порядок, она хозяйничала на кухне. Заглянув в холодильник, Изабель неодобрительно посмотрела на меня, когда я появился, чтобы сварить себе кофе. Продукты оказались практически нетронуты. Эти дни для себя одного я не готовил. Завтракал и обедал в городе, а на ужин мне хватало и сэндвича. Я виновато улыбнулся ей, схватил свой кофе и сбежал с кухни.
Черт подери! День только начинался, а я уже мечтал об одиночестве.
Перед уходом, я спрятал Дневник, закрыв его в своем столе. И пока полностью не окунулся в работу, то постоянно думал о нем, предвкушая вечернюю порцию переживаний. Наверное, я ненормальный?! Нет, я точно ненормальный!
Сегодня на улице было пасмурно, но тепло. С удовольствием вдохнув свежий воздух и немного постояв ни о чем не думая, я пошел за машиной.
Как и предполагалось, к вечеру я вымотался и мечтал лишь об одном – добраться до дивана в гостиной. Но все же я принял душ, чувствуя, как вода смывает всю усталость дня, соорудил себе легкий ужин и, прихватив Дневник, наконец, устроился на диване перед телевизором. Я даже посмотрел новости, но как только начался какой-то очередной сериал, то убрал звук и раскрыл Дневник, но не стал сразу читать, а только бросил взгляд на дату, вспоминая то время.
Вообще, память очень интересная штука. Особенно удивляет ее избирательность на разного рода события. Можно не вспомнить, что было неделю назад, зато до мельчайших подробностей воспроизвести события двенадцатилетней давности. И не обязательно это будут какие-то особые или судьбоносные даты.
Именно это и происходило со мной. Я все прекрасно помнил, вплоть до ощущений.
Ноябрь-декабрь 2006 г. Нью-Йорк
После отъезда Брайана я три дня рисовал, как одержимый, но закончив картину, мне захотелось разорвать ее в клочья. Да, я выплеснул на нее все, что чувствовал в тот момент. А чувствовал я лишь пустоту и одиночество. В сущности, так оно и было. У меня здесь не было друзей, а мой единственный дорогой человек, мой любовник, партнер – я все еще считал Брайана таковым – был далеко… далеко от меня… в общем, он был… И если одиночество еще можно было скрасить, пригласив пару приятелей на пиво, то заполнить пустоту, образовавшуюся у меня внутри, я не мог ничем. Я проклинал Брайана за его редкие приезды, а себя за то, что не справлялся со всем этим дерьмом. Наши встречи становились все реже и реже, и напоминали отчаянную попытку удержать ускользающую связь между нами. Порой мне казалось, что я живу в двух измерениях, и самое главное, не могу выбрать в каком бы я хотел остаться. Где мое место? Это просто выматывало меня, и я не знал, что с этим делать. Правда, через несколько дней я снова втягивался в свою привычную жизнь, забывая обо всем, не испытывая беспокойства. Но это не значило, что проблема исчезала, как раз наоборот, она продолжала засасывать меня, словно зыбучий песок, медленно, но верно.
Как ни странно, но последняя картина - которую я ненавидел, и которая просто дышала тоской и безысходностью - стала шедевром.
А получив заказ еще на десять полотен, я окончательно успокоился, выбросил все из головы и принялся за работу. Только, стоя перед холстом, в одних джинсах, с голым торсом, босиком, перемазанный краской, я был в тот момент счастлив, я был там, где всегда и хотел быть – в мире своего воображения, чувств и эмоций, где нет тоски, одиночества и сомнений.