Докурив, я затушил сигарету и снова открыл Дневник.
Дневник Брайана Кинни
Сентябрь 2011 г.
Недавно я вернулся из Канады. Линдси недовольна, что я стал редко приезжать. Она не хочет слушать никакие объяснения. Она, как и Майкл, считает, что я просто похоронил себя с этой работой. Они не понимают, что это и есть моя жизнь, и другой у меня нет. А ту, которую я хотел… той не будет.
Гасу уже одиннадцать! Как странно, но, мне кажется, еще совсем недавно мы с Майклом и Джастином бежали по коридору больницы и врывались в палату к Линдси. Он был таким маленьким! Еще несколько лет, и сын начнет увиваться за… девчонками или парнями, это уж как получится.
Когда я приезжаю, мы с Гасом отрываемсяпо полной программе - парк аттракционов, кинотеатры… А вот зоопарк вычеркнут из списка развлечений… Мой сынок считает, что он уже большой!
А мне нравилось ходить в зоопарк…
Ноябрь 2011 г.
Вчера уехал Кларк, вернее, переехал к своему бойфренду. Жизнь продолжается.
Я снова один.
2018 г. Версаль
Джастин
Это была последняя запись в Дневнике Брайана, датированная этим годом. Ни слова о Рождестве и Новом годе. Где Брайан провел их, с кем и как? Я почему-то был уверен, что, дописав последнюю фразу, Брайан закрыл Дневник и швырнул его через всю комнату. От этих строчек веяло какой-то обреченностью, отчаяньем, тоской и… болью. А я… я чувствовал себя виноватым. Не знаю, возможно, это слишком самонадеянно, но… но я себя считал причиной одиночества Брайана, вернее, одной из причин. Скажи я ему об этом, он, конечно, все отрицал бы, несмотря на признание в Дневнике. В этом он признался только самому себе. Но это ничего не меняло. Несмотря на видимое благополучие, Брайан оставался одинок.
Уже по традиции я подошел к окну. Сегодня на улице было тихо, и снег не кружился хороводом, как последние три дня. Да и вообще, за эти дни ничего существенно не изменилось - все та же дорога, те же фонари…
Я смотрел в темноту и вспоминал тот год, вспоминал, каким он был у меня – головокружительным и… счастливым. Ну почему, когда наступало счастье, оно длилось совсем недолго? Как будто кто-то отмерял определенную дозу, строго, по заслугам.
Я много рисовал. У меня состоялись еще две персональные выставки. Мое имя все чаще мелькало в прессе. А самое главное, в тот год мы все же открыли свою галерею, пусть маленькую, но свою. Хотя Джек всегда говорил мне, что это мое детище, документы оформлены на меня, и я смело могу называть галерею своей. Я еще долго не мог поверить в это. Вообще-то, я никогда и не мечтал об этом. Но со временем наши мечты меняются. То, что в двадцать кажется совершенно недостижимым, в тридцать становится само собой разумеющимся.
Джек помогал и поддерживал меня, как мог, не давал опускать руки, когда порой, мне казалось, что ничего не получается, что я взялся за непосильное дело. Я до сих пор удивляюсь, как он успевал везде с его-то занятостью и командировками? Да, его бизнес процветал, но и работы стало больше. И все же, он каким-то непостижимым образом в нужный момент всегда был рядом.
Если уж открыть галерею было делом нелегким, то управлять ею, наполнить интересными работами, привлечь внимание к ним, оказалось намного труднее. Я крутился, как белка в колесе, при этом еще успевал и сам рисовать. Я выплескивал на полотно всю ту эйфорию, что охватывала меня, когда я был счастлив, усталость и досаду, когда что-то не клеилось. А первое время, после открытия, действительно ничего не клеилось. Молодых, но интересных, перспективных художников не так-то просто было найти, а именитые выставлялись в престижных залах. Первые две выставки практически провалились, даже, несмотря на присутствие моих работ. Критики буквально захлебнулись, распекая нашу галерею за неимение, как они писали, «работ с харизмой». Конечно, я был с ними не согласен. Ну, критики есть критики. Это их работа. И все же я не мог не прислушиваться к их мнению. Я бегал по выставкам, выискивая молодые таланты. А еще мне помог Ирвин Моррисон. У него всегда был «запас» молодых голодающих художников, каким когда-то был и я. Он поздравил меня с открытием галереи, а потом долго смотрел на мои картины, чем несколько удивил меня. Я ведь не перестал у него выставляться, так что он прекрасно знал мою технику. Но его слова, которые он сказал мне тогда, я помню до сих пор. Он сказал, что мои картины стали другими, не хуже, нет, просто другими – исчезли ожидание и борьба. Но взамен появились счастье и умиротворение. Другими словами, с полотен исчез Брайан, потому что именно с ним всегда были связаны эти факторы. Ирвин оказался прав. Перемены были неизбежны. Мой внутренний мир изменился, изменилось и мое творчество.
Постепенно дела с галереей наладились. Критики успокоились, и даже появилась пара хвалебных отзывов, пусть и довольно лаконичных. Но это уже была победа. Я надеялся, что со временем у нас буду выставляться не только молодые дарования, но и известные художники.
Я здорово уставал с галереей, но я был счастлив. Эмоции переполняли меня, и я не мог держать их в себе, все, выплескивая на холст. Я спешил жить, как будто боялся, что мое счастье такое зыбкое, и в любой момент оно исчезнет.
Я вздохнул и снова взялся за чтение.
Глава 4
Дневник Брайана Кинни
Апрель 2012 г.
Мне определенно нравится жить в Филадельфии. Вчера промелькнула шальная мысль: «А почему бы не переехать сюда совсем? Продать все нахуй в Питтсбурге и…» Что собственно меня там держит? Наша «семья»? Так ее, можно сказать, уже нет. У всех своя жизнь, свои проблемы и заботы. Воспоминания? Наверное, именно от них-то я и хочу сбежать в первую очередь, но в тоже время, хочу помнить все, абсолютно все. А «Киннетиком» можно управлять и отсюда. В конце концов, они и сейчас без меня неплохо справляются.
Вообще-то, я никогда не задумывался какой будет моя жизнь в сорок лет, потому что не планировал дожить. Хотел уйти молодым и красивым. Сейчас я лишь улыбаюсь этим мыслям, и я живу. И мне кажется, пришло время что-то поменять в моей жизни. Не знаю почему, но вот это чувство вдруг появилось и не желает покидать меня.